Рычательное

Пока нет сети, можно вдоволь нарычаться на всех тех, кто ответственен за поставку мне интернета. Почему нельзя хотя бы один день позволить мне не ходить замороченным, почему нельзя работать так, как нужно, не допуская обвалов. Есть же, блин, профилактические работы, проверки и что там еще. Не такой уж и великий город П., чтобы за всем этим нельзя было уследить. Сейчас, конечно, можно всех понять, я вообще понятливое создание, но в тот момент, когда обрывают мой разговор каким-то рухнувшим серваком, мне не хочется ничего, кроме как материться и посылать всех далеким лесом.

Все неправильно и не так, как должно быть. Стоит только успокоиться – ба-бах! Чего успокоился, кисонька, размечтался. Тут и проблемы друзей, и сообщество, которое не желало шевелиться, пока из него не ушли те, кто его шевелил, наслушавшись оскорблений на дорожку. Чего б нет-то? Славно же! Упрекают нас в хамстве господа читатели, а сами-то? Зачем лезть и пытаться подводить статистику, когда вообще только с горшка встал. Умиляют маленькие девочки, вопящие не своим голосом о том, как их все мы обидели. Ути-пути, пососи чупа-чупс и иди туда, где тобой будут восхищаться только за то, что ты есть, правда, не знаю, где такое место есть на свете.

Меня вообще восхищает то отношение к моим работам, что сейчас очень ясно вырисовалось. Пока что-то выкладывалось в сообщество, оно комментировалось, причем восторжененько так, стоило оставить работу в дневнике – молчок. Личное? Не смешите, у меня вся жизнь наизнанку, я, что, стишки свои прячу? Очень мило. Выходит, что отзываться хотелось только на желтеньких страницах, а на моих кофейных уже не так тянет? Ну не тянет и ладно, буду писать, как водится, для одного человека и не ждать ничего более. Только вот потом не надо мне говорить, как кому-то там интересны мои стихи, яблоки и души.

Наступил февраль, и началась мерзкая оттепель. Каждый день к вечеру у меня раскалывается голова, она раскалывается и утром. Жизнь на цитрамоне уже неделю. Весело. Скоро буду есть его пригоршнями, если эта чертова погода не устаканится.

Сны. Еще более веселая хрень. Кошмары смотрю как фильмы ужасов. Это становится с каждым днем все веселее и веселее. Побеги из тюрьмы с какими-то монстрами в подвале, поезда, на которые я вечно опаздываю, драки, причем настолько жестокие, что я подскакиваю в холодном поту. Ах да, одно спокойное местечко мне снится вместе с одним человечком, но я о том только тому человечку и скажу, потому что хочется всех засунуть в мои кошмары и дать там пожить, чтобы потом никто не удивлялся, когда я прошу оставить меня в покое.

Я злой? Да, я злой. Сейчас я искренне ненавижу почти весь мир за малым исключением, которое находится от меня на расстоянии в полторы тысячи километров, и во всем этом виновата моя сеть, которая безбожно летает. Я не исключаю того, что, когда мне все-таки дадут Интернет, моя зависимость уймется и мне станет даже стыдно за все сказанные тут слова, но пока я зол чртовски и не собираюсь становиться тихим.

@темы: Ласточкино гнездо, И Дарт Вейдер плакал...

---

А ведь уже...

Февраль. Достать чернил и плакать!
Писать о феврале навзрыд,
Пока грохочущая слякоть
Весною черною горит.

Достать пролетку. За шесть гривен,
Чрез благовест, чрез клик колес,
Перенестись туда, где ливень
Еще шумней чернил и слез.

Где, как обугленные груши,
С деревьев тысячи грачей
Сорвутся в лужи и обрушат
Сухую грусть на дно очей.

Под ней проталины чернеют,
И ветер криками изрыт,
И чем случайней, тем вернее
Слагаются стихи навзрыд.

Б. Пастернак, 1912 г.

@темы: Стихи, Цитатник

---

Грустный тэнгу*

Грустный тэнгу сидел посреди вишневой аллеи. Был один из тех дней, когда сакура прощается со своими лепестками, и они шелковистым снегом опускаются на землю. Тэнгу сидел неподвижно так давно, что на его голове и плечах выросли невысокие сугробики нежно-розового цвета. Никто его не замечал, люди проходили мимо, занятые своими размышлениями, а тэнгу любовался опадающим цветом и тихо напевал. Он пел печальную песню о коленях неба – горах, в которых он провел свое детство, о снегах, что грели каменистые кряжи, о невысоких кривых соснах, что покрывали холмы – тэнгу тосковал по дому. Конечно, его песни никто не слышал, но тэнгу хотелось поделиться своими воспоминаниями с отцветающей сакурой.

Когда песня завершилась, сумерки уже залили аллею. Тэнгу неловко поднялся с земли и побрел вперед. Нос, такой длинный, что тэнгу мог увидеть его кончик, не скашивая глаз, шмыгал, выдавая подступающие слезы. Тэнгу так захотелось на родину, в леса, по которым уже не ходят путники, построившие долгие прямые дороги, к рекам, в которых больше никто не купается – стало вдруг слишком опасным плавать в горных реках! Только вот сказать об этом было некому. Люди стали такими невнимательными, что даже не замечали демонов, снующих между ними, а демоны стали всё больше походить на людей, занятые благосостоянием и прославлением своего имени. Тэнгу только вздохнул, смахнул последний лепесток со своих перьев и – увидел неспешно идущего ему навстречу человека. Человек тоже заметил тэнгу и замер. Он никогда не видел отшельников, только читал о них, и очень удивился тому, что ямабуси** может делать в центре шумного города да еще и в столь поздний час.

- Я могу вам помочь? – Человек был очень рациональным и давно уже не верил в сказки: ровно с того времени, как злой мальчишка-сосед порвал его книгу о драконах. Человек посчитал, что нос у тэнгу не такой уж и длинный, а крылья – лишь странно сшитый плащ из перьев, а вот помочь заблудившемуся явно чудаку стоило.

- Мне? Помочь? – Тэну мгновенно перестал хлюпать носом, вспомнил о том, что он всё-таки демон и нацепил самую гадкую мину из всех, что знал. Человек очень удивился, когда тэнгу громко расхохотался, казалось бы, совсем неуместно. Даже сакуры возмутились, нижние ветви деревьев дрогнули. – Да знаешь ли ты, кто я?

- Я думал, что вы потерялись… - Человек продолжал недоумевать, а странный незнакомец вынул руки из карманов покрытого перьями плаща, расправил два веера, взмахнули ими – и взлетел, усевшись на воздухе. - … Похоже, я ошибся.

- Ошибся-ошибся, как тэнгу может потеряться?

- … Все могут. – Человек пожал плечами. Не стоило связываться с собственным воображением - подсовывает такие картины! Вот и тэнгу, и веера, и сакура цветет – чего только не увидишь… И человек пошел своей дорогой.

- Эй, постой! Постой! – Тэнгу даже прекратил смеяться, взмахнул веерами и опустился на землю, засеменив за человеком. – Хочешь, я расскажу тебе сказку?

- Нет, я опаздываю на встречу, тэнгу.

- А хочешь, я научу искусству войны и битвы на мечах?

- Нет, зачем мне мечи и война, я работаю архитектором, строю дома, а война только разрушает.

- Это ты дал маху, война делает нас смелыми. Хочешь, я научу тебя быть бессмертным и сильным?

- Нет, зачем мне не знать того, что уготовано всем?

- Но ведь ты увидел тэнгу!

- Этого мало…

И человек ускорил шаг, а тэнгу остановился. Он не стал догонять человека, пытаться обмануть его или заставить подчиниться хитростью. Тэнгу только смотрел ему вслед – и напевал ту самую песню о горах-коленях неба, а босые его ступни поглаживали опавшие в один день нежно-розовые лепестки сакуры…
____________

*Тэнгу - демон в японской мифологии;
**Ямабуси - горный отшельник.

@темы: Писательство

---

Не устаю удивляться тому, насколько человек может не понимать очевидного,
не устаю удивляться тому, насколько всё в этом мире завязано на "я не могу",
не устаю удивляться тому, что никто не хочет встать и сказать: "А я могу!"
Просто так, чтобы - мочь. И плевать на обстоятельства...

@темы: Ласточкино гнездо

---

Ежик

@темы: Киноман

---

Субботнее заунывное

Тихо так. За окном какие-то попытки засыпать город П. снегом еще немного, но даже небу лениво что-то делать, похоже. Обычная такая суббота. Встал, приготовил, поел, помыл. Даже нашел в себе идеи для прозы. Наверное, эти заныривания в ворд успокаивают. Потому что душа не на месте. Куда-то всё рвется, шальная, все требует что-то делать, занять руки, голову, мысли. И я слушаю Гакта, слушаю и слушаю, по кругу. Есть в его голосе что-то успокаивающее. Гактомания продолжает цвести буйным цветом.

Интересно, если я напишу еще с десяток миниатюрок, набросков, пейзажей или характеров за сегодня я стану удивляться свой продуктивности? Когда-то мне казалось, что есть некий ограничитель, стоп-кран, если угодно – написал главу, можно отдыхать, нужно отдыхать, а сейчас отдыхать не хочется… или не можется. Хотя какая, в сущности, разница, чем бы дитя не тешилось.

Хочется испросить для лисичка субботнего понедельника из чисто эгоистических целей желания его послушать. Наверное, его голос сродни голосу Камуи – умиротворяет. Хочется. Хочется привычности. Даже странно, насколько человек старается обеспечить свою стабильность привычкой. А сейчас привычки не то чтобы рушатся, но словно бы висят в воздухе и никак не поймать, не вернуть обратно, чтобы успокоилось совсем. Не люблю выходные. Люблю кофе по утрам и сигареты, которые можно курить прямо в комнате. Люблю молчащий телефон и «нужно написать отзыв». Люблю муры и ничего не значащие разговоры. Люблю книгу и люблю человека. Выходные так редко не лишают меня этого…

@темы: Ласточкино гнездо

---

Ведь жизнь кончается не завтра…(с)

Он очень аккуратно встал с постели. Позволил ступням ощутить ковер, его жесткость и шершавость, чуть щекочущую пятки. Помедлил немного, прежде чем открыть глаза, и встал. Шаги до ванной приобрели какое-то совершенно особенное значение, словно бы он отмерял ими всю свою жизнь: основательные, ровные, точно девять с половиной шагов до ванной.

Он медленно чистил зубы и долго умывался. Вода была чуть теплой, как он любил, но теперь можно было и посильнее открыть кран с холодной – мурашки и легкий озноб сразу свели мышцы. Это ощущение было будто новым, но вот он вспомнил, как мальчишкой прыгал на рассвете с пирса в глубокую реку. Вода смыкалась над головой холодным полупрозрачным покрывалом, а потом расступалась, окатывая брызгами. Вот оно как, подумал он и улыбнулся своему отражению в зеркале.

За завтраком он ел фрукты. Много фруктов. Самых разных. Не думая о том, как они называются, он пробовал на вкус всё новые и новые дольки, отрезая их большим ножом для мяса, потому что остальная посуда была не мыта.

Надо бы помыть тарелки, подумал он и улыбнулся, глядя в окно. За тонким стеклом кружились последние в этом году снежинки. Ветер не был сильным, ровно таким, чтобы пустить снег в неспешное вальсирование. Было красиво. Он открыл окно и подставил лицо снегу и ветру. Те несколько удивленно касались его, вились вокруг, припорашивая волосы сединой.

Он закрыл окно, вернулся в комнату и опустился в кресло. Закурил и открыл книгу, которую так долго не мог дочитать, на предпоследней странице. И дочитал, стряхивая пепел в тяжелую толстобокую пепельницу. А потом позвонил старой-старой женщине, что живет в далекой деревне, и просто сказал ей «Здравствуй». Она что говорила в ответ, а он просто слушал звук её далекого голоса, приближая себя к материнским рукам, пахнущим травой, и теплым губам, что касались его лба, когда он температурил.

Он написал несколько писем. Вложил их в чистые, украшенные марками конверты и подписал адреса. Он давно не чувствовал, что это такое – водить ручкой по бумаге. Ровные ряды кривых небольших букв его почерка укладывались в мысли, которые он никогда раньше не озвучивал: о любви, прошедшей давно, о дружбе, потерянной за суетливыми годами, о вере в будущее. Он много писал и даже устал от этого. Потянулся и почувствовал, как хрустнули позвонки, - потянулся еще раз.

И вышел на улицы города. Сумерки бились с заходящим солнцем в закоулках, расползаясь по городу. Снег прекратился, но сугробы всё еще казались мягкими и чуть переливались крохотными песчинками искр в свете фонарей. Он позволил себе упасть в снежный холмик и рассмеялся. Он смеялся так долго и так искренне, словно вспоминал, как это делается, как хорошо вот так лежать на спине и чувствовать, как под спиной пружинит снег.

Он вернулся домой, не забыв по дороге опустить письма в почтовый ящик, и выпил рюмку коньяка. Всего одну рюмку дорогого и вкусного коньяка. Больше не нужно, чтобы ощутить, как тепло растекается по венам, а алкоголь слабо туманит голову.

Он лег в постель совершенно счастливым человеком. Его мысли были такими теплыми и уютными, что из них не хотелось выбираться в сон. Он думал и думал, и улыбался. Он был спокоен. Впервые за долгое время.

- Скажи, почему ты не делал так каждый день?

- Я не знал, что моя жизнь кончится завтра.

@темы: Писательство

---

Никчемушное

День рождения любимого Антона Павловича. Зеленый чай. "Степь".
Наши классики тяжеловесны, но прекрасны всё же...

С днем рождения, Чехов...

@темы: Ласточкино гнездо, Замеченное

---

Набросок

 ~Sheri~ посвящается...

Она читает Джейн Остин и мыслит трезво и рационально. Она мягко и неотступно погружается в мир фантазий английского автора и замирает, представляя идеальные газоны, высокие тополя и полуразрушенные каменные изгороди.

У неё темные волосы и карие глаза. Во взгляде пляшут черти, но где-то очень глубоко, скрываясь за ресницами и лишь изредка выглядывая из-под них яркими вспышками идей.

Она царит в своей жизни и пишет её законы, перечеркивая фразы Джейн Остин острым гусиным пером, заточенным только для того, чтобы рвать бумагу обыденности быстрым и мелким почерком, который никто, кроме неё не может разобрать.

Она пьет черный с сахаром и не признает чаепития без сладости, разливая чаинки по клавиатуре судьбы, не гадая о будущем, мягко складывая свое настоящее потоком мысли и книжной фантазии, насыщенной трезвой рациональностью и Джейн Остин.

@темы: Писательство

---

Просматривая "Онегина"

Начало. Онегин похотлив и томен, рисует похабные картинки на листе бумаги, когда приходит известие о болезни дядюшки. Петербуржская наложница ему не по средствам – и бедняга едет в деревню… Гроб дядюшки похож на две сколоченные двери, а поместье ничего так: шкура вместо одеяла, старушка-Анисья, борзые, крестьяне, дарящие бутылку чего-то странного, и Лив Тайлер – неплохое наследство, нэ?

Ленский в тулупе поет не своим голосом в глухом лесу, «я всю жизнь в этих лесах», а злодей Онегин защищает свои охотничьи угодья. Сцена у камина в начале знакомства достойна завязки яойного фанфика, но не тут-то было – Евгений рассказывает о скучных петербуржских буднях.

Помните мотивчик песенки «Ой, цветет калина…»? Её напевает Ольга на английском языке, а Ленский подыгрывает ей на рояльчике. Кажется, музыку написал Исаак Дунаевский. Как герои пушкинских времен могли знать этот мотив, остается загадкой. Надо заметить, что у классика Ленский представлялся всё же более симпатичным персонажем, хотя… безвольный рохля-стихоплет с амбициями, проживающий в деревне… чем не истинно русский образ?

А вот и первая встреча. Татьяна. Русская коса кругом головы, синее платьишко и помалкивает – сразу видно умная барышня. «Маменька считает, что книги портят нравы»(с) – «Ей рано нравились романы, они ей заменяли всё. Она влюблялася в обманы и Ричардсона, и Руссо»(с). И говорит, заразка, тихим таким шепотком – грех не влюбиться и без Руссо.

И вот знаменательный момент – Татьяна пишет письмо. Лежа на полу. Ах, Онегин, если бы мне Лив Тайлер писала письма… Что самое забавное, письмо барышня пишет по-английски, а конверт подписать на французском – однако полиглотка наша Татьяна.

Объяснение на именинах. Грустно. Вид у Татьяны глупый… И эта коса… Ужс.

Онегин танцует с Ольгой, а кисонька подпевает в такт: «Тихо в лесу, только не спит барсук, уши свои он повесил на су-у-ук и тихо танцует вокруг»… Браво музыкантам! Только вот романс «На сопках Манчжурии» был написан в 1906 году, вот незадача… Даже Пушкин к тому времени уже умер, не то что несчастный Онегин, не говоря уже о Ленском.

«Ко мне!» - зовет Ольга расстроенного Ленского, а тот уже задумал недоброе… И вот дуэль, рассвет, туман, «вы оскорбили честь моей возлюбленной», и перепуганный до печеночных колик Ленский не вызывает ничего, кроме жалости и желания прибить его уже поскорее, чтобы не мучался – игра актера настолько ужасает. Ларины рыдают, Онегин несчастлив, задранный извечно подол платья Татьяны и ее бег вызывают припадки хохота.

Бал. Замужняя Татьяна. Старые друзья. Разбитое сердце и скорбная мина Онегина. Актер весь фильм старался соответствовать образу, очень старался, наверное, единственный из всей собравшейся труппы. Наверное, и получилось у него единственного.

То ли американские актеры не подходят для русской драмы, то ли русская классика - для Голливуда, но я в который раз убеждаюсь, что ставить наших авторов с переменным успехом еще могут наши режиссеры, а вот заокеанские экранизации – обнять и плакать.

@темы: И Дарт Вейдер плакал..., Киноман

---

Ожидающее

Лунный свет и иллюзии – полная кружка,
Звезды, падая, шлют мне мечтаний гонца,
Что расскажет, как быстро вьет времени стружка
Те секунды, что мучают наши сердца.

Механизм заведенный стал тише и глуше -
Он, смущенный надеждой, теряет свой ход.
Эта ночь принесет в своей сумке пастушьей
Шепот ласковых снов, но влюбленный в восход

Я бреду по кофейным рассыпанным зернам
Средь витражных осколков горячей зимы
В наше утро, где будет судьба нам покорна,
Разделенное слив в столь желанное «мы».

@темы: Записи про бывшую, Стихи

---

Проблеморешающее

"Для связки строфы, если слога не хватает, можно "бля" вставить - будет самое оно."
(с) Серега

@темы: Замеченное

---

Из пейзажных набросков

Город замер в недвижимом величии, словно главный его архитектор перестал дышать, завершая свою работу, и забыл вдохнуть в творение жизнь. Храмы и дворцы безмолвствовали, наслаждаясь красотой и изяществом, брусчатка и более современный асфальт были предоставлены сами себе, расстилаясь серыми лентами, обвивая дома причудливыми изгибами, затягивая и без того строгий в своем молчании город в корсет тротуаров и узорных решеток. Вода в жестких ветках каналов тоже не двигалась. Она была черной и тягучей, как если бы её жизнь и прозрачность впитывались в гранит и исчезали навеки в навеки безжизненном городе. Деревья и кусты покрывались в свете заходящего солнца глянцем, приближающиеся сумерки полировали их, как краснодеревщик, уберегающий свои мебель от старения, наносящий слой за слоем прозрачный лак. К листьям не хотелось прикасаться, потому что они казались такими же ненастоящими, как и всё вокруг. Только иногда клеенчатые кроны шевелились, словно забавлялись игрой ненастоящей тени на мостовой, будто ветер существовал лишь для того, чтобы подчеркнуть невозможность что-либо изменить в застывшем одиночестве улиц. Тени, смешавшись на мгновение, возвращались к той точке, откуда столкнул их поток воздуха.

кое-что о Теневой и Петербурге

Гончий не любил город. Город был шумным и диким, завязанным на бесконечном переплетении линий. Иногда Хранителю казалось, что он видит те самые нити: красные, синие, бледные и плотные, прерывающиеся и бесконечные, но такое видение было лишь секундным, в мгновение стирающимся за голосами, звуками, самим течением бестолковой человеческой жизни. Гончий вздыхал и продолжал движение по одному ему понятной траектории среди извилистых потоков людской массы, заполонившей северную столицу. Люди сновали слишком быстро, суетились, входили и выходили, наполняли и опустошали, толкали и просачивались, замирали у светофоров и оживали с трелью сигнализаций. Город дышал человеческими вздохами, криками, взглядами, жестами, город внимательно следил за людьми, которые были его душой.


Шпиль пронзал серое небо, которое казалось лишь покрывалом для настоящей высоты. Низкое, прижатое к крышам города несколькими слоями облаков, оно застыло в своей кажущейся неизменности. Конечно, вечных облаков не было в Теневой, светило здесь и солнце, и падал снег, и шел дождь, и бился иногда ветер, но всё это было лишь редким исключением из правила облачности и предгрозовой лиловости повиснувших туч.


Этот уголок был заповедником яркости и цвета среди туманно-дымчатых, зыбких миражей Теневой. Броский желтый, насыщенный красный, почти лазоревый голубой вселяли уверенность, напоминали о том, что где-то есть мир настоящих красок, настоящих звуков, настоящих людей, которые красят детские горки толстыми кистями, ругаются матом, стряхивают песок с коленей и расходятся по домам после долгого рабочего дня. А дома их ждут дети, жены, мужья, бутылка водки и колбаса, телевизор и ощущение подлинности собственного бытия изредка прерываемого похмельным синдромом. Здесь же всё было иначе. Иногда дома-фантазии возникали из ниоткуда, тротуары, стелющиеся ровными ковриками, приводили к серой стене полумрака, что за ней, никому выяснять не хотелось, да и некому было, мосты, издали кажущиеся сведенными, на поверку оказывались либо разведенными, либо вовсе и не мостами – лишь ветвями склонившихся деревьев. Всё было насыщено видениями, прозрачными и призрачными, и только яркое пятно красок могло стать оплотом среди ирреальности происходящего.

@темы: Писательство

---

Нечто

Можно отбетить мой одноглавный(!) яойный(!) фанфик? Рейтинг вроде R, но может и NC-17.
(с) K.L. aka Лисенок

@темы: Замеченное

---

Думательное

И тут я серьезно задумался о том, чтобы развернуть "Доказательство" в более серьезную по объему вещь:
сюжет есть, добавить характеров, атмосферы, описаний, философии.
Вдруг вышел бы роман?

@темы: Замеченное

---

Гактоманское

@темы: Звук цвета настроения

---

Идиотское

Курим с Серегой. Диалог. Говорю о знакомой, что отдыхает в Швеции. Серега мечтательно:

- Лилька сейчас вообще в Китае.
- Китай - здорово. Экзотика. Я бы в Японию хотел... и в Норвегию.
- Ха! В Японии я бы тоже побывал...
- Там у всех девушек во-о-о-от такие глаза большие...
- Ага, и у них короткие юбочки, а когда они бегут, трусики видно.., - еще более мечтательно. - ... белые...

@темы: Замеченное

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Безумное

Один сумасшедший поступок, взаимное "убью" - и так бабочково...

@темы: Записи про бывшую

---

Воскресное акынское

Пишу стихотворение. Пытаюсь составить внутренние рифмы в довольно длинной строке. Конечно, длинные строки можно считать преимуществом по сравнению с коротышками в четыре слова – можно засунуть шикарную метафору и не грызть локти, сокращая ее, но вот с размером жуткие проблемы. Количество слогов никак не желает меня слушаться. Рычу. А лисичк говорит: «Не рычи на кисоньку». А что мне остается? Правильно, рычать на строчки-рифмы-ритм-образы-обороты. Чем я и занимаюсь, благополучно закончив лишь одну строфу. Если эксперимент удастся, то строфы будет три-четыре при условии, что мне не надоест выносить самому себе мозг, извращаясь над формами.

Как-то сама собой продолжает писаться четвертая глава. Образ главзлодея выходит очень уж вкусным, чтобы выставить его однобоко. Придется включать в повествование некоторый экскурс в прошлое и его историю, там же, пожалуй, и баба Зина предстанет во всей красе. Только сделать это нужно, пожалуй, глав через пять, чтобы потомить читателя и вкусность приберечь. Вообще хочется немножко серьезнее подойти к структуре этой работы, чтобы не получалось слишком резких переходов от одного к другому, как было в прошлых вещах. Сегодня мне об этом сказали, приведя для наглядного примера манеру Пастернака в его «Живаго». Признаться, мне дико польстило такое сравнение, но если кто-то считает подобные нюансы моего изложения недочетом, нужно хотя бы задуматься над этим. И если выровнять не сами предложения, то хотя бы общую форму. Хотелось бы…

Вообще, в программу-максимум входит написать это книгу до весны, конца апреля – начала мая. Было бы логично. Отправить в издательства, ждать лето и пытаться писать что-то еще в летние дни. В голове есть еще одна задумка, но она настолько еще далека от исполнения, что даже наброски не существуют в мыслях – иногда вспоминаю о ней, бережно так, словно снимаю пенку с каппучино. Вкусно. Но это летом. Если всё у меня получится с моими струнами. Боюсь, первые главы придется переделывать. Вернее, наделять персонажей несколько иными талантами. Хотя, опять же, потом подумаю над этим.

Сейчас бы довоевать со спорным стишеством, дописать четвертую главу, разобраться с издательствами и сохранить общую мурлычность, посвященную лисичку, готовящему мою любимую селедку под шубкой. А что еще для счастья надо?

@темы: Писательство, Замеченное