Твёрдая печенюшка
Ведь жизнь кончается не завтра…(с)
Он очень аккуратно встал с постели. Позволил ступням ощутить ковер, его жесткость и шершавость, чуть щекочущую пятки. Помедлил немного, прежде чем открыть глаза, и встал. Шаги до ванной приобрели какое-то совершенно особенное значение, словно бы он отмерял ими всю свою жизнь: основательные, ровные, точно девять с половиной шагов до ванной.
Он медленно чистил зубы и долго умывался. Вода была чуть теплой, как он любил, но теперь можно было и посильнее открыть кран с холодной – мурашки и легкий озноб сразу свели мышцы. Это ощущение было будто новым, но вот он вспомнил, как мальчишкой прыгал на рассвете с пирса в глубокую реку. Вода смыкалась над головой холодным полупрозрачным покрывалом, а потом расступалась, окатывая брызгами. Вот оно как, подумал он и улыбнулся своему отражению в зеркале.
За завтраком он ел фрукты. Много фруктов. Самых разных. Не думая о том, как они называются, он пробовал на вкус всё новые и новые дольки, отрезая их большим ножом для мяса, потому что остальная посуда была не мыта.
Надо бы помыть тарелки, подумал он и улыбнулся, глядя в окно. За тонким стеклом кружились последние в этом году снежинки. Ветер не был сильным, ровно таким, чтобы пустить снег в неспешное вальсирование. Было красиво. Он открыл окно и подставил лицо снегу и ветру. Те несколько удивленно касались его, вились вокруг, припорашивая волосы сединой.
Он закрыл окно, вернулся в комнату и опустился в кресло. Закурил и открыл книгу, которую так долго не мог дочитать, на предпоследней странице. И дочитал, стряхивая пепел в тяжелую толстобокую пепельницу. А потом позвонил старой-старой женщине, что живет в далекой деревне, и просто сказал ей «Здравствуй». Она что говорила в ответ, а он просто слушал звук её далекого голоса, приближая себя к материнским рукам, пахнущим травой, и теплым губам, что касались его лба, когда он температурил.
Он написал несколько писем. Вложил их в чистые, украшенные марками конверты и подписал адреса. Он давно не чувствовал, что это такое – водить ручкой по бумаге. Ровные ряды кривых небольших букв его почерка укладывались в мысли, которые он никогда раньше не озвучивал: о любви, прошедшей давно, о дружбе, потерянной за суетливыми годами, о вере в будущее. Он много писал и даже устал от этого. Потянулся и почувствовал, как хрустнули позвонки, - потянулся еще раз.
И вышел на улицы города. Сумерки бились с заходящим солнцем в закоулках, расползаясь по городу. Снег прекратился, но сугробы всё еще казались мягкими и чуть переливались крохотными песчинками искр в свете фонарей. Он позволил себе упасть в снежный холмик и рассмеялся. Он смеялся так долго и так искренне, словно вспоминал, как это делается, как хорошо вот так лежать на спине и чувствовать, как под спиной пружинит снег.
Он вернулся домой, не забыв по дороге опустить письма в почтовый ящик, и выпил рюмку коньяка. Всего одну рюмку дорогого и вкусного коньяка. Больше не нужно, чтобы ощутить, как тепло растекается по венам, а алкоголь слабо туманит голову.
Он лег в постель совершенно счастливым человеком. Его мысли были такими теплыми и уютными, что из них не хотелось выбираться в сон. Он думал и думал, и улыбался. Он был спокоен. Впервые за долгое время.
- Скажи, почему ты не делал так каждый день?
- Я не знал, что моя жизнь кончится завтра.
Он медленно чистил зубы и долго умывался. Вода была чуть теплой, как он любил, но теперь можно было и посильнее открыть кран с холодной – мурашки и легкий озноб сразу свели мышцы. Это ощущение было будто новым, но вот он вспомнил, как мальчишкой прыгал на рассвете с пирса в глубокую реку. Вода смыкалась над головой холодным полупрозрачным покрывалом, а потом расступалась, окатывая брызгами. Вот оно как, подумал он и улыбнулся своему отражению в зеркале.
За завтраком он ел фрукты. Много фруктов. Самых разных. Не думая о том, как они называются, он пробовал на вкус всё новые и новые дольки, отрезая их большим ножом для мяса, потому что остальная посуда была не мыта.
Надо бы помыть тарелки, подумал он и улыбнулся, глядя в окно. За тонким стеклом кружились последние в этом году снежинки. Ветер не был сильным, ровно таким, чтобы пустить снег в неспешное вальсирование. Было красиво. Он открыл окно и подставил лицо снегу и ветру. Те несколько удивленно касались его, вились вокруг, припорашивая волосы сединой.
Он закрыл окно, вернулся в комнату и опустился в кресло. Закурил и открыл книгу, которую так долго не мог дочитать, на предпоследней странице. И дочитал, стряхивая пепел в тяжелую толстобокую пепельницу. А потом позвонил старой-старой женщине, что живет в далекой деревне, и просто сказал ей «Здравствуй». Она что говорила в ответ, а он просто слушал звук её далекого голоса, приближая себя к материнским рукам, пахнущим травой, и теплым губам, что касались его лба, когда он температурил.
Он написал несколько писем. Вложил их в чистые, украшенные марками конверты и подписал адреса. Он давно не чувствовал, что это такое – водить ручкой по бумаге. Ровные ряды кривых небольших букв его почерка укладывались в мысли, которые он никогда раньше не озвучивал: о любви, прошедшей давно, о дружбе, потерянной за суетливыми годами, о вере в будущее. Он много писал и даже устал от этого. Потянулся и почувствовал, как хрустнули позвонки, - потянулся еще раз.
И вышел на улицы города. Сумерки бились с заходящим солнцем в закоулках, расползаясь по городу. Снег прекратился, но сугробы всё еще казались мягкими и чуть переливались крохотными песчинками искр в свете фонарей. Он позволил себе упасть в снежный холмик и рассмеялся. Он смеялся так долго и так искренне, словно вспоминал, как это делается, как хорошо вот так лежать на спине и чувствовать, как под спиной пружинит снег.
Он вернулся домой, не забыв по дороге опустить письма в почтовый ящик, и выпил рюмку коньяка. Всего одну рюмку дорогого и вкусного коньяка. Больше не нужно, чтобы ощутить, как тепло растекается по венам, а алкоголь слабо туманит голову.
Он лег в постель совершенно счастливым человеком. Его мысли были такими теплыми и уютными, что из них не хотелось выбираться в сон. Он думал и думал, и улыбался. Он был спокоен. Впервые за долгое время.
- Скажи, почему ты не делал так каждый день?
- Я не знал, что моя жизнь кончится завтра.
Это вам, мастер, спасибо за такой разговор. И такую тему. Вроде бы и образы простые и понятные, и... не отпускает
"Ни в каком случае, мессир!" (с)