Твёрдая печенюшка
Из рук в руки. Дизайнер добрался до "181".
понедельник, 07 декабря 2009
Твёрдая печенюшка
Зубья заточены, камни уложены
В стены, что прячут в бойницах стрелков,
Каждое слово – огнем отгорожены –
Выжжет друзей, оставляя – врагов.
Словно бы не было времени нашего,
Скомканных чувств и растраченных слез,
Долгого взгляда и вздоха уставшего,
Рваных сердец и разрушенных грез.
Друг мой, судьбою ко мне не прикованный,
Ранены души пустою враждой.
Нам разорвать этот круг заколдованный
Можно лишь верой и новой мечтой
О теплоте, пробуждаемой вечером,
О глубине разговоров в тиши…
Маятник движется времени веером,
Словно баюкая наше «прости».
В стены, что прячут в бойницах стрелков,
Каждое слово – огнем отгорожены –
Выжжет друзей, оставляя – врагов.
Словно бы не было времени нашего,
Скомканных чувств и растраченных слез,
Долгого взгляда и вздоха уставшего,
Рваных сердец и разрушенных грез.
Друг мой, судьбою ко мне не прикованный,
Ранены души пустою враждой.
Нам разорвать этот круг заколдованный
Можно лишь верой и новой мечтой
О теплоте, пробуждаемой вечером,
О глубине разговоров в тиши…
Маятник движется времени веером,
Словно баюкая наше «прости».
Твёрдая печенюшка
...Но реагируем одинаково...
[19:17:56] Кот: эээ?
[19:18:29] Лис: ???
[19:18:46] Кот: хны...
[19:18:58] Лис: ну вот... черт...
[19:19:44] Лис: хнык...
[19:20:14] Кот: хныыыыыыы
[19:25:26] Лис: хнык-хнык...
воскресенье, 06 декабря 2009
Твёрдая печенюшка
06.12.2009 в 22:25
Пишет Счастливое число Слевина:Цитаты. Школа. Невыразимо радуют авторы школьных так называемых сочинений.
Многие писатели, восполняя потребность читателя в нецензурной брани, злоупотребляют ей ради заработка.
URL записиМногие писатели, восполняя потребность читателя в нецензурной брани, злоупотребляют ей ради заработка.
Твёрдая печенюшка
Никогда не перестану удивляться собственной злобности и жадности. Да-да-да, это так и называется. Со злорадным удовольствием читать премерзкое творение одного из многочисленных авторов одного небезызвестного литературного портала, а потом грызть локти и думать, что мне пора переходить на написание всяческого словесного поноса – меня тоже начнут комментировать.
Да, я довольно высоко оцениваю то, что пишу. Это не бред, это интересные сюжетные линии, это уморительные персонажи, это достоверность и чистый язык. Видимо, только одного я не учел. Того, что это никому нахрен не нужно. Нужен суровый реализм - размером в один вордовский лист – о суровой судьбе детдомовца с синими глазами, который защищался от недоброжелателей ножкой от табуретки, смутно осознавал свою сексуальную привлекательность и необходимость оборонять свое достоинство. Откуда у ребенка 30-х годов, беспризорника и детдомовца в возрасте лет 10-12 представления о достоинстве – дело десятое. Главное во всем этом маразме то, что автора читают! Мало того, комментируют. Мало того, хвалебно комментируют.
На третьем предложении опуса у меня отказали вкусовые рецепторы, а кому-то нравится. Нравится. Нах кому я сдался со своими непонятными душами, богами, орденами, вопросами, недосказанностями? Даешь в массы размышления вроде:
«Близился рассвет и видимо со мной решили расправиться в бессознательном состоянии. У меня на голове было одеяло, значит, сначала, его сбросят и перевернут на живот - будет время для действий. Надо собраться с силами и броситься в окно … но, пока меня били, забыл в какой стороне оно находиться. Своим затуманенным мозгом я нашел только одно решение, для того чтобы выиграть время и успеть сориентироваться – резко обернуться и ударить пальцами по глазам этой сволочи и потом, резкий рывок в сторону окна и полет ласточкой с третьего этажа – прекрасная смерть. Я даже не мог поверить, что рассуждаю, как взрослый человек и хорошо, что перед смертью перестал быть ребенком».
Это, плин, литература. Это, плин, авторская грамматика, пунктуация и стиль. Нах пять часов подряд править текст, чтобы, не дай бог, кто-то не запнулся о запятую, поставленную не в том месте! Зачем вылавливать багги, противоречащие логике? К чему все эти ваши вопли о психологии и соответствии – и мой геморрой на эту тему, выливающийся в часы размышлений, а не перегнул ли я палку, а не засрал ли я финал? Кому это надо? Надо вот так, ребятки:
«Я был высокого роста, почти на голову выше своих сверстников и такого крепкого телосложения, что даже молоденькие воспитательницы на меня заглядывались. Конечно, мне не совсем были понятны эти взгляды, но они меня волновали и вселяли чувство гордости за то, что я не такой, как все. Настоящего влечения к девочкам я пока не чувствовал, во всяком случае, к моим сверстницам. Мне нравились девушки постарше, и иногда их взгляд скользил по мне. Особенно девушек привлекал (мне так казалось), ярко синий цвет моих глаз. Создавалось впечатление, что что-то их просто завораживает, но, оценив мой возраст, они быстро отворачивались, чтобы их не заподозрили в интересе к малолетке, при этом часто слышался вздох разочарования».
Какие, бля, высокие материи? О чем вы говорите?! Воспиталки заглядывались, а бокс научил меня жизни – вот и вся прелесть! Загляденьице! Теперь я тоже буду писать только так. Вот это не оставляет равнодушными. Вот это привлекает читателей. Зачем думать? Автор сам направит наш мозг по стопам маразма, а мы за ним, гуськом, с причитаниями вроде «мне нравится, будет ли продолжение?»
А мне казалось, что писателям не чужд эстетизм. Казалось, видимо. Мне казалось, что писатель не покупается на низкопробное «За такие слова я готов был расцеловать моего наставника». И за такие слова читатели готовы расцеловать творца.
У меня завышенная самооценка, но я точно знаю, что пишу лучше. Только кому это надо, а? Кому? Очевидно, не литераторам одного небезызвестного портала.
Нет, мне не нужны комментарии. Мне, по сути, достаточно того, чтобы сказали «да, мы тебя прочли». Нет, мне не нужна хвалебные тексты, я знаю, чего они стоят, если на выше означенную бодягу они тоже поступали. Нет, мне не нужно внимание ко мне. Мне только скромно хотелось бы, чтобы у тех, кто причисляет себя к творцам, все же наличествовал вкус, чувство языка и хоть немного логики, а не страсти к порнографии – пусть и не в чистом виде, но в плане затраханности сюжетов и мозга читателей.
Я идеалист? Ну и к чертям меня, на помойку того, что я когда-то считал настоящей литературой!
Да, я довольно высоко оцениваю то, что пишу. Это не бред, это интересные сюжетные линии, это уморительные персонажи, это достоверность и чистый язык. Видимо, только одного я не учел. Того, что это никому нахрен не нужно. Нужен суровый реализм - размером в один вордовский лист – о суровой судьбе детдомовца с синими глазами, который защищался от недоброжелателей ножкой от табуретки, смутно осознавал свою сексуальную привлекательность и необходимость оборонять свое достоинство. Откуда у ребенка 30-х годов, беспризорника и детдомовца в возрасте лет 10-12 представления о достоинстве – дело десятое. Главное во всем этом маразме то, что автора читают! Мало того, комментируют. Мало того, хвалебно комментируют.
На третьем предложении опуса у меня отказали вкусовые рецепторы, а кому-то нравится. Нравится. Нах кому я сдался со своими непонятными душами, богами, орденами, вопросами, недосказанностями? Даешь в массы размышления вроде:
«Близился рассвет и видимо со мной решили расправиться в бессознательном состоянии. У меня на голове было одеяло, значит, сначала, его сбросят и перевернут на живот - будет время для действий. Надо собраться с силами и броситься в окно … но, пока меня били, забыл в какой стороне оно находиться. Своим затуманенным мозгом я нашел только одно решение, для того чтобы выиграть время и успеть сориентироваться – резко обернуться и ударить пальцами по глазам этой сволочи и потом, резкий рывок в сторону окна и полет ласточкой с третьего этажа – прекрасная смерть. Я даже не мог поверить, что рассуждаю, как взрослый человек и хорошо, что перед смертью перестал быть ребенком».
Это, плин, литература. Это, плин, авторская грамматика, пунктуация и стиль. Нах пять часов подряд править текст, чтобы, не дай бог, кто-то не запнулся о запятую, поставленную не в том месте! Зачем вылавливать багги, противоречащие логике? К чему все эти ваши вопли о психологии и соответствии – и мой геморрой на эту тему, выливающийся в часы размышлений, а не перегнул ли я палку, а не засрал ли я финал? Кому это надо? Надо вот так, ребятки:
«Я был высокого роста, почти на голову выше своих сверстников и такого крепкого телосложения, что даже молоденькие воспитательницы на меня заглядывались. Конечно, мне не совсем были понятны эти взгляды, но они меня волновали и вселяли чувство гордости за то, что я не такой, как все. Настоящего влечения к девочкам я пока не чувствовал, во всяком случае, к моим сверстницам. Мне нравились девушки постарше, и иногда их взгляд скользил по мне. Особенно девушек привлекал (мне так казалось), ярко синий цвет моих глаз. Создавалось впечатление, что что-то их просто завораживает, но, оценив мой возраст, они быстро отворачивались, чтобы их не заподозрили в интересе к малолетке, при этом часто слышался вздох разочарования».
Какие, бля, высокие материи? О чем вы говорите?! Воспиталки заглядывались, а бокс научил меня жизни – вот и вся прелесть! Загляденьице! Теперь я тоже буду писать только так. Вот это не оставляет равнодушными. Вот это привлекает читателей. Зачем думать? Автор сам направит наш мозг по стопам маразма, а мы за ним, гуськом, с причитаниями вроде «мне нравится, будет ли продолжение?»
А мне казалось, что писателям не чужд эстетизм. Казалось, видимо. Мне казалось, что писатель не покупается на низкопробное «За такие слова я готов был расцеловать моего наставника». И за такие слова читатели готовы расцеловать творца.
У меня завышенная самооценка, но я точно знаю, что пишу лучше. Только кому это надо, а? Кому? Очевидно, не литераторам одного небезызвестного портала.
Нет, мне не нужны комментарии. Мне, по сути, достаточно того, чтобы сказали «да, мы тебя прочли». Нет, мне не нужна хвалебные тексты, я знаю, чего они стоят, если на выше означенную бодягу они тоже поступали. Нет, мне не нужно внимание ко мне. Мне только скромно хотелось бы, чтобы у тех, кто причисляет себя к творцам, все же наличествовал вкус, чувство языка и хоть немного логики, а не страсти к порнографии – пусть и не в чистом виде, но в плане затраханности сюжетов и мозга читателей.
Я идеалист? Ну и к чертям меня, на помойку того, что я когда-то считал настоящей литературой!
суббота, 05 декабря 2009
Твёрдая печенюшка
Просто еще одна пятница. Обычно мы не любим пятницы. После этого дня недели предстоят выходные, когда нам почти не дают остаться наедине. Впрочем, сегодня нам тоже не удалось побыть только друг с другом. Всё ждали то чьего-то ухода, то чьего-то появления. И все равно день был удивительным. Тихим. Семейным. Ярким. Знаешь, это ведь уже по-настоящему семья. Когда одни устремления. Когда одни проблемы. Когда одни занятия. Когда одно сердце на двоих. Когда одна любовь, а все остальное перестает быть важным. Не утрачивает силы, но отступает на второй план, когда мы вместе.
Мое нервическое утро – и ты пишешь няшность, чтобы я улыбался. Ты чувствуешь волнение – я болтаю всякий вздор, чтобы ты рассмеялся, читаю тебе стихи вслух, хотя совершенно не умею этого делать, а ты, захлебываясь хохотом, читаешь мне очередную миниатюру. И мы вместе моем посуду. Знаешь, эта фантазия навсегда останется в моем сердце - картина «Любимый лисён в фартуке в синюю вертикальную полоску». Смех. Холодные пальцы, пробирающиеся под твою футболку, только чтобы «погреться» - захлопнутая дверь в спальню и тяжелое дыхание.
Чтобы не думать о диком желании, идем к невыносимому Горачеву - скоро его имя станет нарицательным для всех проявлений графоманства - смеемся, пишем ему едкие комментарии, возмущаемся вместе – и затихаем, чтобы отдаться поцелую посреди оживленного диалога. И вновь попытки заняться обычными пятничными делами.
Я жую пельмени, предусмотрительно залив плиту выкипевшей водой, ты откровенно веселишься над моими кулинарными талантами. Что мы обсуждаем? О чем говорим? Я не помню. Истории из детства. Общие знакомцы. Литература. Арты. Музыка. Погода. Ощущения и чувства. Шутки. Дыхание. Тембр голоса. Кусать пальцы и тонуть в серых глазах. Выписывать в незакрываемый ворд разрозненные строки. Показывать тебе что-нибудь из «раннего». А ты, гаденыш, умышленно смущаешь меня – тебя веселит моя реакция. Радуешься. Что мне остается? Позволять тебе радоваться дальше, просто потому что в такие моменты мое сердце едва не останавливается от понимания, что могу делать тебя счастливым даже такой малостью, как легкое заикание. Зато вовсю потом можно хихикать и просить тебя спеть. Ты так умильно возмущаешься, что не улыбаться невозможно. И я улыбаюсь, ловя себя на понимании бешеной скорости пульса. Выдохнуть.
Друг напротив друга, склонившись низко-низко над клавиатурой, уподобляясь археологу, нашедшему древний клад, тонкой кисточкой вычищать из ноута пыль. Ловить взгляд поверх монитора и вдох – замереть на секунду, отшутиться и сглотнуть комок в горле. Еще и еще взмах, одновременно сдуваем пыль с кисточки. Смеемся. Украдкой вздыхаем. Нельзя прикоснуться. Тише, тише, мы чистим сереньких заек. И подмести бы. И салатик. Морщусь на лук, а ты запрещаешь мне острое, потому что язва, потому что мне нужна «здоровая и полезная пища». Обещаешь придумать для меня «тысячу и один вкусный супчик», а я мечтаю о тысяче и одной… откровенной фантазии, воплощенной в жизнь. Снова сбиваются мысли. Сигарета. Шумный чайник. Кофе.
…И не хочется верить в выходные. Верится только друг в друга. В нашу пятничную семью. В наш смех и понимание друг друга. В то, что я сделан в далеком 84-ом для тебя. Для того, чтобы ты мог вычищать пыль между клавиш, смеяться, нарезать салатик – и быть счастливым.
Мое нервическое утро – и ты пишешь няшность, чтобы я улыбался. Ты чувствуешь волнение – я болтаю всякий вздор, чтобы ты рассмеялся, читаю тебе стихи вслух, хотя совершенно не умею этого делать, а ты, захлебываясь хохотом, читаешь мне очередную миниатюру. И мы вместе моем посуду. Знаешь, эта фантазия навсегда останется в моем сердце - картина «Любимый лисён в фартуке в синюю вертикальную полоску». Смех. Холодные пальцы, пробирающиеся под твою футболку, только чтобы «погреться» - захлопнутая дверь в спальню и тяжелое дыхание.
Чтобы не думать о диком желании, идем к невыносимому Горачеву - скоро его имя станет нарицательным для всех проявлений графоманства - смеемся, пишем ему едкие комментарии, возмущаемся вместе – и затихаем, чтобы отдаться поцелую посреди оживленного диалога. И вновь попытки заняться обычными пятничными делами.
Я жую пельмени, предусмотрительно залив плиту выкипевшей водой, ты откровенно веселишься над моими кулинарными талантами. Что мы обсуждаем? О чем говорим? Я не помню. Истории из детства. Общие знакомцы. Литература. Арты. Музыка. Погода. Ощущения и чувства. Шутки. Дыхание. Тембр голоса. Кусать пальцы и тонуть в серых глазах. Выписывать в незакрываемый ворд разрозненные строки. Показывать тебе что-нибудь из «раннего». А ты, гаденыш, умышленно смущаешь меня – тебя веселит моя реакция. Радуешься. Что мне остается? Позволять тебе радоваться дальше, просто потому что в такие моменты мое сердце едва не останавливается от понимания, что могу делать тебя счастливым даже такой малостью, как легкое заикание. Зато вовсю потом можно хихикать и просить тебя спеть. Ты так умильно возмущаешься, что не улыбаться невозможно. И я улыбаюсь, ловя себя на понимании бешеной скорости пульса. Выдохнуть.
Друг напротив друга, склонившись низко-низко над клавиатурой, уподобляясь археологу, нашедшему древний клад, тонкой кисточкой вычищать из ноута пыль. Ловить взгляд поверх монитора и вдох – замереть на секунду, отшутиться и сглотнуть комок в горле. Еще и еще взмах, одновременно сдуваем пыль с кисточки. Смеемся. Украдкой вздыхаем. Нельзя прикоснуться. Тише, тише, мы чистим сереньких заек. И подмести бы. И салатик. Морщусь на лук, а ты запрещаешь мне острое, потому что язва, потому что мне нужна «здоровая и полезная пища». Обещаешь придумать для меня «тысячу и один вкусный супчик», а я мечтаю о тысяче и одной… откровенной фантазии, воплощенной в жизнь. Снова сбиваются мысли. Сигарета. Шумный чайник. Кофе.
…И не хочется верить в выходные. Верится только друг в друга. В нашу пятничную семью. В наш смех и понимание друг друга. В то, что я сделан в далеком 84-ом для тебя. Для того, чтобы ты мог вычищать пыль между клавиш, смеяться, нарезать салатик – и быть счастливым.
пятница, 04 декабря 2009
Твёрдая печенюшка
Дворник чистит с тропинок снег. Премерзкий звук. Молоко закончилось. Я пью черный кофе. Уже непривычно. Без молока. Вкус не тот. Утро словно приобретает другой окрас. Темно-шоколадный. Еще не совсем светло, а свет включать не хочется. Сижу в потемках. Комп шумит. Голуби оккупировали подоконник. Их не было всю осень, а вот сейчас снова прилетели. Открываю окно. Рассыпаю крошки. Голуби довольны. Дворник счищает с тротуаров снег.
Началась зима. Ощущение праздника обычно приходит сразу за ней. Новый год и бла-бла-бла. Что-то родом из детства. Ожидание. Закуриваю и откладываю мысль о новогодних воспоминаниях на потом. Когда ты проснешься, я расскажу тебе о праздниках, что устраивали мне родители. Им не откажешь в изобретательности в преподнесении подарков. Сами подарки могли быть простейшими, но вот природное эстетство вопило в матери и требовало чуда. Всегда было чудо. Поэтому до сих пор, даже получив статус "взрослого дяденьки с высшим образованием", я отчаянно верю в то, что в Новый год у всех все должно быть просто волшебно. А может, это из-за "Щелкунчика" и "Морозко". Все ж таки счастье, что я выростал на этих сказках, а не на аниме.
И снег все-таки выпал. И не тает. Снег - обязательный атрибут праздника. И мандарины. Которых мне нельзя. Интересно, чем все же пахнет Дед Мороз: елкой или мандаринами? С чего бы ему пахнуть экзотическими фруктами? Хотя дедок-то он продвинутый. Ветеран волшебного труда. А елки... Почему елки? Считали славяне-язычники, что ёлка изгоняет злых духов. Может, елки дружат с духом мандаринов только? Ассоциативный бред пошел, не иначе.
А сейчас я пойду за второй чашкой кофе. Распакую вторую пачку сигарет. Может, даже завершу пост чем-нибудь жутко умным и интересным. Хотя это было бы странно с учетом всего уже написанного. Просто очень захотелось праздника и того, чтобы всем стало тепло. Чтобы проблемы создавались только шумящим дворником и голодными замерзшими голубями. Чтобы кому-то захотелось вот прямо сейчас достать гирлянду. Чтобы таких романтиков, как я, пристреливали при рождении, а то возникают всякие бредовые желания в наш тревожный век. А ведь в наш тревожный век, нужно писать, как тот Горачев - о судьбах нации, уничтожении Израиля, о том, что все бабы дуры, а мужики должны быть мужиками и ненавидеть Англию, да простит нас Елизаветта. Нет... Почему-то не хочется. Хочется вспомнить, куда я задевал свою елку. Да-да-да, есть у меня маленькое искусственное чудо. Хотя бывают ли чудеса искусственными? Есть только те, что ждешь от высших сил, и те, что делаешь сам. Даря подарки - простые, но волшебно; развешивая по окну гирлянду - кто-то скажет: "Вот идиоты!", а кто-то залюбуется на огоньки и улыбнется; покупая килограмм мандаринов - и пох, что праздник через месяц, кто сказал, что мы не можем устроить его прямо сейчас? Просто улыбаясь... Улыбка - тоже ведь чудо. Пусть и крохотное...
Началась зима. Ощущение праздника обычно приходит сразу за ней. Новый год и бла-бла-бла. Что-то родом из детства. Ожидание. Закуриваю и откладываю мысль о новогодних воспоминаниях на потом. Когда ты проснешься, я расскажу тебе о праздниках, что устраивали мне родители. Им не откажешь в изобретательности в преподнесении подарков. Сами подарки могли быть простейшими, но вот природное эстетство вопило в матери и требовало чуда. Всегда было чудо. Поэтому до сих пор, даже получив статус "взрослого дяденьки с высшим образованием", я отчаянно верю в то, что в Новый год у всех все должно быть просто волшебно. А может, это из-за "Щелкунчика" и "Морозко". Все ж таки счастье, что я выростал на этих сказках, а не на аниме.
И снег все-таки выпал. И не тает. Снег - обязательный атрибут праздника. И мандарины. Которых мне нельзя. Интересно, чем все же пахнет Дед Мороз: елкой или мандаринами? С чего бы ему пахнуть экзотическими фруктами? Хотя дедок-то он продвинутый. Ветеран волшебного труда. А елки... Почему елки? Считали славяне-язычники, что ёлка изгоняет злых духов. Может, елки дружат с духом мандаринов только? Ассоциативный бред пошел, не иначе.
А сейчас я пойду за второй чашкой кофе. Распакую вторую пачку сигарет. Может, даже завершу пост чем-нибудь жутко умным и интересным. Хотя это было бы странно с учетом всего уже написанного. Просто очень захотелось праздника и того, чтобы всем стало тепло. Чтобы проблемы создавались только шумящим дворником и голодными замерзшими голубями. Чтобы кому-то захотелось вот прямо сейчас достать гирлянду. Чтобы таких романтиков, как я, пристреливали при рождении, а то возникают всякие бредовые желания в наш тревожный век. А ведь в наш тревожный век, нужно писать, как тот Горачев - о судьбах нации, уничтожении Израиля, о том, что все бабы дуры, а мужики должны быть мужиками и ненавидеть Англию, да простит нас Елизаветта. Нет... Почему-то не хочется. Хочется вспомнить, куда я задевал свою елку. Да-да-да, есть у меня маленькое искусственное чудо. Хотя бывают ли чудеса искусственными? Есть только те, что ждешь от высших сил, и те, что делаешь сам. Даря подарки - простые, но волшебно; развешивая по окну гирлянду - кто-то скажет: "Вот идиоты!", а кто-то залюбуется на огоньки и улыбнется; покупая килограмм мандаринов - и пох, что праздник через месяц, кто сказал, что мы не можем устроить его прямо сейчас? Просто улыбаясь... Улыбка - тоже ведь чудо. Пусть и крохотное...
четверг, 03 декабря 2009
Твёрдая печенюшка
В соавторстве с Хаосит
Влетела бабочка в окно,
Кружится, вьется, бьется в пальцах.
Стук сердца. Только лишь крыло
Острее бритвы - не поранься.
Ночной изящный мотылек.
Ментола дым и танец взлета.
Огонь свечи уж не далек -
Мерцает смертью позолота.
Глоток вина и взгляд в глаза -
Кто хрупок в этот теплый вечер:
Твое крыло, смущенный я
Иль скрывшийся меж нами ветер?
Шагну за край, разжав ладонь,
Согрев тончайший шелк дыханьем.
Лети, касайся и тревожь
Меня загаданным желаньем.
Забилось и зашлось тревожно,
И лишь острее - пью до дна…
Что сказано, то было сложно -
Лишь только вечера вина,
Что опьянен и очарован,
Сирень застыла на ресницах,
Словами песни буду скован,
И пусть все это только снится.
Пусть манит вечер, опьяняя,
Пусть кружится в тревожном танце,
Я протяну ладонь, пленяя,
Безмолвно попросив - останься.
Останься песнею и сказкой,
Останься вечером и сном,
И росчерком ярчайшей краски,
Не загадав - а что потом?..
А что потом? Да важно ль это,
Когда сплелись уже слова
В дыханье сказки и поэта,
Что вылил чувства все сполна.
Лиловый вечер, мягкий шепот,
И взгляды спрятаны в тиши.
Не торопись, уже я скован
Безумным пульсом. Не дыши...
Нет, не дышу, лишь замираю,
Лишь тихим шорохом шелков,
Шагами тихими по краю,
Спасаю душу из оков.
Касаньем губ почти неслышным,
Гореньем дерзким - я и ты -
Опять пылать в дуэли стишной
На самом краешке мечты…
Мечта, дуэль и поцелуи -
Сложились васильки в венок.
Пою стихам я "Алиллуйа",
А рифма - путаница нот.
Ты предсказал мои же строки,
Ты написал простой финал -
Ведь мы с тобою не пророки,
Откуда песни мои знал?
Быть может, просто это мысли
Сплелись - едины на двоих?
Желанием спрятанным зависли,
Ложась строками в этот стих.
Быть может, просто это сказки
За нас мечтают, говорят?
Запретною и сладкой лаской
Зовут и манят, и пьянят…
Поверить в сказку снова просишь?
А я ведь верю в чудеса,
И этой стишной звездной ночью
Вновь улетаю в небеса.
Я не возьмусь гадать о смысле,
О строках, взглядах и словах,
Поймаю лишь себя на мысли,
Что только ты в моих мечтах…
Прозрачным вечером сирени,
Улыбкой нежной на губах,
Не понимать, не мыслить - где мы,
Рассыпать трепет в сих словах.
Желать, сжимать ладонь своею,
Вдыхая терпкий аромат,
Надрывно: пой и пей, скорей же!
Не отпускай меня назад!..
Ведь ты взорвал мой мерный пульс,
Ведь стер покой и не заметил,
Как в рикошете быстрых пуль
Тебе я рифмою ответил
На каждый вдох, на каждый взгляд,
На этот пьяный словом вечер...
Не отпущу тебя назад
И не сотру все наши встречи…
Сойти с ума, желать, забыться,
И лишь в объятьях трепетать,
И пусть все это только снится,
Но я люблю с тобой летать.
Расправить крылья в небе звездном,
Лишь ты и я, глаза в глаза.
И в лунном свете мягко-томном
Не говори, что так нельзя…
Нельзя иль можно - все смешалось:
Полеты, сказки и мечты,
Но что же нам с тобой осталось?
Улыбки будущей зари?
Мы рифмы множим беззаботно,
Рождаем новые миры...
Я обниму тебя... Тревожность
Забудь, пока есть я и ты…
Пока есть я и ты - стучится,
И хочет вырваться туда,
Где в унисон стремится биться
Твое с моим... теперь - всегда?..
Загадывать не стану, не дышу я,
Не сожалею, лишь зову,
Лишь в терпких грезах улетаю
К тебе, ведь лишь тебя хочу…
Возьми меня себе, забудь о прошлом,
О стоптанных когда-то сапогах,
О впившихся в мираж тупых осколках,
О миллионных городах.
Согрейся, что могу желать я?
Согрейся, если бьется в ритм
Твое мечтание с моим желаньем
В неровном перестуке рифм…
Дрожат пусть пальцы, бьет огонь,
Пылают губы поцелуем, лишь желай,
На взмах крыла ты протяни ладонь,
Коснись же осторожно, не сжимай.
Пьяни, чаруй, позволь забыться
В зеркальном танце под луной.
Хрустальной искрой на ресницах.
Люби, владей. Теперь я твой…
Я подниму ладони к небу,
Воздам неслышную хвалу
За эту сказочную негу,
За эту райскую мечту
О предосенних разговорах,
О сбитых в стог моих мечтах.
Спасу тебя от приговоров,
Согрею радостью в стихах…
Лишь шлейф мечты коснется сказки,
Пьяней эльфийского вина,
Незримой, такой жаркой лаской,
Таким влеченьем сладким сна.
И твои руки - мне на плечи,
Зарою пальцы в волосах…
Сиреневый, пьянящий вечер,
И отраженье звезд в глазах…
И запах губ, жар поцелуев,
Мольбы неслышны, нега снов -
Все будоражит, кровь волнует
Рассыпав искрами любовь.
Ты смилуйся, останови плетенье
Всех этих слов, невыразимых чувств,
Путь остановится мгновенье
Скрепленьем стихотворных уз…
И замирает сердце так тревожно,
Ступая на опасную тропу,
Я говорю себе - нельзя... нет, можно –
И не иду уже, бегу.
Крылом изрезав расстоянье,
Безумный, я лечу к тебе,
Снести не в силах расставанье,
Навстречу - вопреки судьбе…
Беги навстречу, раскрывая руки,
Стремясь в секунды сжать часы
От встречи нашей до разлуки,
От счастья до холодной пустоты.
Я не смогу сказать и половины
Разлитых в сердце чувств, сомнений, слов,
Лишь отдаю стихи свои отныне
В твое владенье, эльф из моих снов…
Распахивая настежь сердце,
Безумно, без предубеждений,
Струной звенящей, трелью терций,
На пламя бабочкой, без сожалений.
Серебряным и звонким смехом
Пусть опалит крыла огонь…
И, улыбаясь над утехой,
Скорей сожми свою ладонь.
Кружится, вьется, бьется в пальцах.
Стук сердца. Только лишь крыло
Острее бритвы - не поранься.
Ночной изящный мотылек.
Ментола дым и танец взлета.
Огонь свечи уж не далек -
Мерцает смертью позолота.
Глоток вина и взгляд в глаза -
Кто хрупок в этот теплый вечер:
Твое крыло, смущенный я
Иль скрывшийся меж нами ветер?
Шагну за край, разжав ладонь,
Согрев тончайший шелк дыханьем.
Лети, касайся и тревожь
Меня загаданным желаньем.
Забилось и зашлось тревожно,
И лишь острее - пью до дна…
Что сказано, то было сложно -
Лишь только вечера вина,
Что опьянен и очарован,
Сирень застыла на ресницах,
Словами песни буду скован,
И пусть все это только снится.
Пусть манит вечер, опьяняя,
Пусть кружится в тревожном танце,
Я протяну ладонь, пленяя,
Безмолвно попросив - останься.
Останься песнею и сказкой,
Останься вечером и сном,
И росчерком ярчайшей краски,
Не загадав - а что потом?..
А что потом? Да важно ль это,
Когда сплелись уже слова
В дыханье сказки и поэта,
Что вылил чувства все сполна.
Лиловый вечер, мягкий шепот,
И взгляды спрятаны в тиши.
Не торопись, уже я скован
Безумным пульсом. Не дыши...
Нет, не дышу, лишь замираю,
Лишь тихим шорохом шелков,
Шагами тихими по краю,
Спасаю душу из оков.
Касаньем губ почти неслышным,
Гореньем дерзким - я и ты -
Опять пылать в дуэли стишной
На самом краешке мечты…
Мечта, дуэль и поцелуи -
Сложились васильки в венок.
Пою стихам я "Алиллуйа",
А рифма - путаница нот.
Ты предсказал мои же строки,
Ты написал простой финал -
Ведь мы с тобою не пророки,
Откуда песни мои знал?
Быть может, просто это мысли
Сплелись - едины на двоих?
Желанием спрятанным зависли,
Ложась строками в этот стих.
Быть может, просто это сказки
За нас мечтают, говорят?
Запретною и сладкой лаской
Зовут и манят, и пьянят…
Поверить в сказку снова просишь?
А я ведь верю в чудеса,
И этой стишной звездной ночью
Вновь улетаю в небеса.
Я не возьмусь гадать о смысле,
О строках, взглядах и словах,
Поймаю лишь себя на мысли,
Что только ты в моих мечтах…
Прозрачным вечером сирени,
Улыбкой нежной на губах,
Не понимать, не мыслить - где мы,
Рассыпать трепет в сих словах.
Желать, сжимать ладонь своею,
Вдыхая терпкий аромат,
Надрывно: пой и пей, скорей же!
Не отпускай меня назад!..
Ведь ты взорвал мой мерный пульс,
Ведь стер покой и не заметил,
Как в рикошете быстрых пуль
Тебе я рифмою ответил
На каждый вдох, на каждый взгляд,
На этот пьяный словом вечер...
Не отпущу тебя назад
И не сотру все наши встречи…
Сойти с ума, желать, забыться,
И лишь в объятьях трепетать,
И пусть все это только снится,
Но я люблю с тобой летать.
Расправить крылья в небе звездном,
Лишь ты и я, глаза в глаза.
И в лунном свете мягко-томном
Не говори, что так нельзя…
Нельзя иль можно - все смешалось:
Полеты, сказки и мечты,
Но что же нам с тобой осталось?
Улыбки будущей зари?
Мы рифмы множим беззаботно,
Рождаем новые миры...
Я обниму тебя... Тревожность
Забудь, пока есть я и ты…
Пока есть я и ты - стучится,
И хочет вырваться туда,
Где в унисон стремится биться
Твое с моим... теперь - всегда?..
Загадывать не стану, не дышу я,
Не сожалею, лишь зову,
Лишь в терпких грезах улетаю
К тебе, ведь лишь тебя хочу…
Возьми меня себе, забудь о прошлом,
О стоптанных когда-то сапогах,
О впившихся в мираж тупых осколках,
О миллионных городах.
Согрейся, что могу желать я?
Согрейся, если бьется в ритм
Твое мечтание с моим желаньем
В неровном перестуке рифм…
Дрожат пусть пальцы, бьет огонь,
Пылают губы поцелуем, лишь желай,
На взмах крыла ты протяни ладонь,
Коснись же осторожно, не сжимай.
Пьяни, чаруй, позволь забыться
В зеркальном танце под луной.
Хрустальной искрой на ресницах.
Люби, владей. Теперь я твой…
Я подниму ладони к небу,
Воздам неслышную хвалу
За эту сказочную негу,
За эту райскую мечту
О предосенних разговорах,
О сбитых в стог моих мечтах.
Спасу тебя от приговоров,
Согрею радостью в стихах…
Лишь шлейф мечты коснется сказки,
Пьяней эльфийского вина,
Незримой, такой жаркой лаской,
Таким влеченьем сладким сна.
И твои руки - мне на плечи,
Зарою пальцы в волосах…
Сиреневый, пьянящий вечер,
И отраженье звезд в глазах…
И запах губ, жар поцелуев,
Мольбы неслышны, нега снов -
Все будоражит, кровь волнует
Рассыпав искрами любовь.
Ты смилуйся, останови плетенье
Всех этих слов, невыразимых чувств,
Путь остановится мгновенье
Скрепленьем стихотворных уз…
И замирает сердце так тревожно,
Ступая на опасную тропу,
Я говорю себе - нельзя... нет, можно –
И не иду уже, бегу.
Крылом изрезав расстоянье,
Безумный, я лечу к тебе,
Снести не в силах расставанье,
Навстречу - вопреки судьбе…
Беги навстречу, раскрывая руки,
Стремясь в секунды сжать часы
От встречи нашей до разлуки,
От счастья до холодной пустоты.
Я не смогу сказать и половины
Разлитых в сердце чувств, сомнений, слов,
Лишь отдаю стихи свои отныне
В твое владенье, эльф из моих снов…
Распахивая настежь сердце,
Безумно, без предубеждений,
Струной звенящей, трелью терций,
На пламя бабочкой, без сожалений.
Серебряным и звонким смехом
Пусть опалит крыла огонь…
И, улыбаясь над утехой,
Скорей сожми свою ладонь.
22 сентября, 2009
Твёрдая печенюшка
Твёрдая печенюшка
Вырвать у жизни два часа и погрузиться в сказку. Запретную, тайную, от того еще более сладкую. Дикую. Горячую.
Шептать. Мягкий голос струится по венам, проникает под кожу, бьется пульсом, зовет за собой. Все дальше и дальше.
Срываться. Не выдерживать накала. Плавиться. Отвлекаться. Новой волной от одного вздоха.
Сказка теплым маревом перед глазами. Дымкой. Ощутимой. Обжигающими объятиями. Невыносимо.
Эмоции и прикосновения. Вздрагивать. Отпускать. Смеяться и гнуть ложки.
Проклинать и молить одновременно. Звать. Тише. Тише. Тише.
Скоро утро. Новая сказка. Уже совсем скоро…
Шептать. Мягкий голос струится по венам, проникает под кожу, бьется пульсом, зовет за собой. Все дальше и дальше.
Срываться. Не выдерживать накала. Плавиться. Отвлекаться. Новой волной от одного вздоха.
Сказка теплым маревом перед глазами. Дымкой. Ощутимой. Обжигающими объятиями. Невыносимо.
Эмоции и прикосновения. Вздрагивать. Отпускать. Смеяться и гнуть ложки.
Проклинать и молить одновременно. Звать. Тише. Тише. Тише.
Скоро утро. Новая сказка. Уже совсем скоро…
среда, 02 декабря 2009
Твёрдая печенюшка
Проходил
мимо вот этого дерева
Касался коры рукой.
Было тихо тепло
и безветренно.
И покой
Заливал мою душу.
И все мои тягости
Уходили за ней,
Той единственной,
Что свои
расплетала волосы
Между светом и миром теней.
И с тех пор не ищу.
Не молюсь. И не радуюсь.
Я забыл
Эти косы,
И эти
простые и грешные радости
Из которых я был.
мимо вот этого дерева
Касался коры рукой.
Было тихо тепло
и безветренно.
И покой
Заливал мою душу.
И все мои тягости
Уходили за ней,
Той единственной,
Что свои
расплетала волосы
Между светом и миром теней.
И с тех пор не ищу.
Не молюсь. И не радуюсь.
Я забыл
Эти косы,
И эти
простые и грешные радости
Из которых я был.
© Copyright: Христиан Бэд, 2009
Свидетельство о публикации №1912010240
Свидетельство о публикации №1912010240
Твёрдая печенюшка
Пишет Sanguiss Incarnadine:
22.11.2009 в 19:25
...да, кстати, одно дело, когда йуные афтары недовольны, что их вообще критикуют, но другое -- когда критика ограничивается стилем "автор, вы вообще тайгу гробите своим писюкательством, окститесь".
URL комментария
вторник, 01 декабря 2009
Твёрдая печенюшка
Иногда так хочется просить тишины... Теплой, обволакивающей, баюкающей тишины утра. Чтобы никто не звонил, не стучал в ICQ, чтобы пульс бился чаще, но только от прикосновений любимого, чтобы никто не просил у меня совета и не извинялся за то, чему я и значения-то не придал, чтобы не было на улице дождя, а сумерки наступали бы быстрее, чтобы никого не нужно было ждать, чтобы было попросту тихо. Иногда этого очень хочется. Особенно когда в очередной раз кто-то пытается запустить свои руки в мой, такой мой, уют и покой.
Я всегда недоумевал над тем, как происходит рождение сплетни. Что находится такого теплого, вкусного и ароматного в выворачивании реальности наизнанку в поисках ответов на вопросы, которые никому не нужны? Зачем погрязать в "грязненьке" и мусолить то, что не есть истина? Почему нельзя оставить в покое одного единственного человека хотя бы потому, что он хочет жить спокойно? Только вот никому нет дела до объекта, всем важен план пятилетки по стирке чужого белья.
Я не просил многого. Я вообще ничего не просил. Я оказался в тишине. Я ею счастлив. От этого только тяжелее и острее воспринимается чужое вмешательство. Повесить что ли вывеску о том, что я ничего не желаю знать? Наверное, это будет действенно. Возможно. Доброжелатели ведь всегда донесут, кто и где, когда и при каких обстоятельствах полил тебя грязью. Просто из соображений праведного гнева. Я даже смогу их понять и оправдать в своих глазах, потому что воспитание не позволяет мне видеть только мерзость, потому что хорошие книги привили мне чувство достоинства, не позволяющее судить однозначно плохо о человеке, которого я и не видел-то никогда. В чем и повинен? В том, что не привык вычеркивать, а привык прощать?
Только сейчас я становлюсь жестче. Сейчас мне есть что хранить, кроме самого себя. И я заворачиваю и заворачиваю то, что дорого мне, не позволяя никому прикасаться к любимому и важному. Не потому что боюсь потерять. Потому что я хочу тишины. Для любимого человека. Для себя. Для друзей. Для всего того мира, что есть сейчас у меня. Это слишком мое, чтобы кто-то смел вмешиваться в эту тишину. Даже на волне сплетни. Даже на тонкой нитке, когда-то меня связывающей с тем или иным человеком. Даже если когда-то я был одним из близких. Ничто значения не имеет, кроме тишины. Поэтому просто помолчим.
Я всегда недоумевал над тем, как происходит рождение сплетни. Что находится такого теплого, вкусного и ароматного в выворачивании реальности наизнанку в поисках ответов на вопросы, которые никому не нужны? Зачем погрязать в "грязненьке" и мусолить то, что не есть истина? Почему нельзя оставить в покое одного единственного человека хотя бы потому, что он хочет жить спокойно? Только вот никому нет дела до объекта, всем важен план пятилетки по стирке чужого белья.
Я не просил многого. Я вообще ничего не просил. Я оказался в тишине. Я ею счастлив. От этого только тяжелее и острее воспринимается чужое вмешательство. Повесить что ли вывеску о том, что я ничего не желаю знать? Наверное, это будет действенно. Возможно. Доброжелатели ведь всегда донесут, кто и где, когда и при каких обстоятельствах полил тебя грязью. Просто из соображений праведного гнева. Я даже смогу их понять и оправдать в своих глазах, потому что воспитание не позволяет мне видеть только мерзость, потому что хорошие книги привили мне чувство достоинства, не позволяющее судить однозначно плохо о человеке, которого я и не видел-то никогда. В чем и повинен? В том, что не привык вычеркивать, а привык прощать?
Только сейчас я становлюсь жестче. Сейчас мне есть что хранить, кроме самого себя. И я заворачиваю и заворачиваю то, что дорого мне, не позволяя никому прикасаться к любимому и важному. Не потому что боюсь потерять. Потому что я хочу тишины. Для любимого человека. Для себя. Для друзей. Для всего того мира, что есть сейчас у меня. Это слишком мое, чтобы кто-то смел вмешиваться в эту тишину. Даже на волне сплетни. Даже на тонкой нитке, когда-то меня связывающей с тем или иным человеком. Даже если когда-то я был одним из близких. Ничто значения не имеет, кроме тишины. Поэтому просто помолчим.
понедельник, 30 ноября 2009
Твёрдая печенюшка
Оставьте меня в покое, просто оставьте меня в покое, оставьте меня в покое, просто оставьте.
Господи, пожалуйста, пусть они забудут обо мне, пожалуйста.
Оставьте меня, оставьте в покое. Дайте спокойно жить.
Господи, пожалуйста, пусть они забудут обо мне, пожалуйста.
Оставьте меня, оставьте в покое. Дайте спокойно жить.
Твёрдая печенюшка
Он опустил зерно в землю. Земля отвечала тихим вздохом. Небо отвечало золотым свечением заката.
Ветер отвечал легким шелестом листвы старых деревьев. Деревья не отвечали.
Теплым кругом они обвели поляну и молчали.
Их век прошел в ту секунду, когда семя было скрыто за ладонями земли.
Корни рассыпались агатовым прахом, стволы просачивались в воздух,
сливаясь с темнеющим маревом стаивающей свечки солнца,
листья крошились малахитовой крошкой, смешиваясь с травой.
Скоро поляны не стало. Обнаженный холм вырвался из тени высоких деревьев.
Море лизало горизонт, посылая к холму аромат водорослей и соленой бирюзы.
Горячая звезда пряталась за кромкой воды и бережливо укорачивала паутину своих лучей,
растянутую по поверхности воды.
Он встал с коленей и посмотрел в небо.
Там, за гранью зрения, краем истончающейся души он чувствовал вспыхивающий огонь новой звезды.
Она слабо пульсировала в глубине его сердца, разрывая ослабшую грудную клетку,
сжимаясь и расправляя нити своих отражений, снова и снова, вспарывая застывший воздух его прерывистым дыханием.
Вселенная тоже дышала, заставляя его вновь опуститься на колени.
Ладони его напитывались теплым рождением трепетного ростка.
Голубые прожилки хрупкого побега венами проникали в его пальцы.
Вдохи прекратились. Взгляд устремился к обрыву времени.
Там, где возродилась к жизни она. Там, где умерла его душа.
Там, где на краю мира они снова встретились силой рвущего преграды семени – любви.
Ветер отвечал легким шелестом листвы старых деревьев. Деревья не отвечали.
Теплым кругом они обвели поляну и молчали.
Их век прошел в ту секунду, когда семя было скрыто за ладонями земли.
Корни рассыпались агатовым прахом, стволы просачивались в воздух,
сливаясь с темнеющим маревом стаивающей свечки солнца,
листья крошились малахитовой крошкой, смешиваясь с травой.
Скоро поляны не стало. Обнаженный холм вырвался из тени высоких деревьев.
Море лизало горизонт, посылая к холму аромат водорослей и соленой бирюзы.
Горячая звезда пряталась за кромкой воды и бережливо укорачивала паутину своих лучей,
растянутую по поверхности воды.
Он встал с коленей и посмотрел в небо.
Там, за гранью зрения, краем истончающейся души он чувствовал вспыхивающий огонь новой звезды.
Она слабо пульсировала в глубине его сердца, разрывая ослабшую грудную клетку,
сжимаясь и расправляя нити своих отражений, снова и снова, вспарывая застывший воздух его прерывистым дыханием.
Вселенная тоже дышала, заставляя его вновь опуститься на колени.
Ладони его напитывались теплым рождением трепетного ростка.
Голубые прожилки хрупкого побега венами проникали в его пальцы.
Вдохи прекратились. Взгляд устремился к обрыву времени.
Там, где возродилась к жизни она. Там, где умерла его душа.
Там, где на краю мира они снова встретились силой рвущего преграды семени – любви.
воскресенье, 29 ноября 2009
Твёрдая печенюшка
Твёрдая печенюшка
Если в панике и шоке
Вы кричите "Я придурок!" -
Потеряли резюме вы -
То подумать хорошенько
Не мешает головою:
Вдруг однажды распечатать
Вам ума хватило все же
Скромный сей, но важный файлик
И убрать подальше с глаз.
Вы внимательно ищите,
Переройте ежедневник -
Непременно ведь найдете
Вы сей нужный документ!
Вы кричите "Я придурок!" -
Потеряли резюме вы -
То подумать хорошенько
Не мешает головою:
Вдруг однажды распечатать
Вам ума хватило все же
Скромный сей, но важный файлик
И убрать подальше с глаз.
Вы внимательно ищите,
Переройте ежедневник -
Непременно ведь найдете
Вы сей нужный документ!
суббота, 28 ноября 2009
Твёрдая печенюшка
Когда-то давным-давно, когда бабочка была еще ветром,
а трава напитывалась цветом изумрудов, укрытым под тонким слоем чернозема,
мы уже встречались под звездами.
Ты был светом заходящей Луны, а я - снегом на горных вершинах.
Наша встреча стала мягким свечением и миллиардом брызг цвета.
Это было когда-то, давным-давно, когда бабочка еще была ветром...
а трава напитывалась цветом изумрудов, укрытым под тонким слоем чернозема,
мы уже встречались под звездами.
Ты был светом заходящей Луны, а я - снегом на горных вершинах.
Наша встреча стала мягким свечением и миллиардом брызг цвета.
Это было когда-то, давным-давно, когда бабочка еще была ветром...
Весь мир сомкнулся на тебе,
И даже звезды, рассыпанные солнцем по ночам,
Заглядывают в твои окна
Немного робко,
Прося лишь прикоснуться
Дыханием твоим к их слабому свеченью.
Могу ли я равнять свои желанья
С подлунной высотой, прося о том же?
Прости мне эту крохотную шалость,
Но птичьи стаи
Летят к тебе с приветом от меня,
Преодолев ветра и снегопады,
Чтобы пером упавшим одарить тебя
И северным сияньем –
Послушным переливом брызг моих мечтаний
Об утре радостном с тобою.
Могу ли я просить о большем,
Коль скоро сердце бьется в такт с твоим
И замирает в тот же миг, когда ловлю твой вдох?
Ты шепчешь: «Тише»,
Но наслаждение укутать в шелк признаний
Твой слух и негу на губах ловить
Так велико, что не могу остановиться…
И можно ль грезить мне о большем,
Когда все розы мира и его алмазы
Мне отданы твоим столь частым пульсом
И незаконченностью первой фразы…
И даже звезды, рассыпанные солнцем по ночам,
Заглядывают в твои окна
Немного робко,
Прося лишь прикоснуться
Дыханием твоим к их слабому свеченью.
Могу ли я равнять свои желанья
С подлунной высотой, прося о том же?
Прости мне эту крохотную шалость,
Но птичьи стаи
Летят к тебе с приветом от меня,
Преодолев ветра и снегопады,
Чтобы пером упавшим одарить тебя
И северным сияньем –
Послушным переливом брызг моих мечтаний
Об утре радостном с тобою.
Могу ли я просить о большем,
Коль скоро сердце бьется в такт с твоим
И замирает в тот же миг, когда ловлю твой вдох?
Ты шепчешь: «Тише»,
Но наслаждение укутать в шелк признаний
Твой слух и негу на губах ловить
Так велико, что не могу остановиться…
И можно ль грезить мне о большем,
Когда все розы мира и его алмазы
Мне отданы твоим столь частым пульсом
И незаконченностью первой фразы…
пятница, 27 ноября 2009
Твёрдая печенюшка
Мне льстит четырехзначное число.))
четверг, 26 ноября 2009
Твёрдая печенюшка
Иногда Кот бывает раздражен. Зачастую случается, что раздраженным я бываю долго и по самому пустячному поводу. В такие моменты у меня возникает благостное желание убить кого-нибудь, послать в далекие страны за ананасами, ну, или просто уйти. Так, на крайний случай. Чтобы не последовать первым двум вариантам действий. Все-таки я слыву уравновешенным недаром. А может, и даром. Никому в голову ведь не приходило забираться ко мне в голову. А тем, кому пришло, не грозит быть посланными или убитыми. Поэтому, скрываюсь. Отличная база для действий, когда мозговынос грозит приобрести угрожающие масштабы.
На этот раз против меня сговорились лучшие друзья, которые, как специально, решили полюбить друг друга. Ладно бы еще любили спокойно, но нет! Получается, что если я не услышу истории одного вечером, то услышу историю другого. Я их, конечно, люблю, ценю и уважаю, но раздосадован бываю дружеским эгоизмом до предела. Вообще, "друзья" – существа странные. Как только отпадает надобность в соблюдении некоторых приличий, свойственных отдаленным приятелям, напрочь пропадает и хоть некоторое подобие альтруизма. Существуют только «мои» проблемы, только «мои» вопросы самые важные, только «мои» чувства, а ты же друг, ты должен послушать – внимательно слушать, я сказал! – помочь, посоветовать и повздыхать вместе со мной, и боже упаси хоть слово сказать против, мы же просто с тобой беседуем, мило так, по-дружески.
Вот таких разговоров «по-дружески» я не признаю. Меня уничтожает и стирает несколько часов пересказа новостей, мои попытки выудить информацию из ахов и вздохов и получить проблему, сводимую к пожеланию апгрейда. За что, за что, мои дорогие, так издеваться над моим мозгом? Что я вам сделал доброго в этой жизни? И ладно бы проблема имела место быть, так ведь все решаемо, все просто, но ведь приятно же рассказывать по десятому кругу о том, какой он – кареглазый, и как это плохо сказывается на карме твоих морских свинок, а ты не можешь пожертвовать своими морскими свинками и их кармой, потому что они, одни единственные, достались тебе от троюродной бабушки, которая умерла на Аляске лет тыщу назад. "Карие глаза никуда не годятся, Кот, как мне с этим жить, мы никогда-никогда не сможем быть вместе! Кот, ну ты сам подумай, я тут в запарке, ну помоги старому другу! Что? Давно не было? Так ведь я в запарке, Кот! Ну помоги, а? Послушай, а вот если..."
Меня начинает трясти, когда человек, называя себя моим другом, пропадает на несколько недель, а потом заявляется как ни в чем ни бывало и радостно мне улыбается, прося прощения и заверяя, что был со мной все это время всей своей душой. Не был. Не со мной. Не душой. И вообще проваливай, я раздосадован. Досада вообще постоянное чувство, возникающее, когда меня хотят заставить делать/чувствовать/понимать то, что мне безразлично, совершенно фиолетово и не надо даже для проформы. В список входит прощение пропащих – выслушивание заунывных – наставления на путь истинный – бесцельное брожение по кругу – поедание цитрусовых – попытки добиться понимания, что выше перечисленное мне вообще-то не нужно. Только вот никто не верит. Потому что я пушистый. Кто это и когда так убедительно сказал, что все поверили?
Меня умиляет, когда меня воспринимают, как воплощенного кавайку и с повизгиванием, восторгом в глазах тискают и считают, что я не умею быть кАкой. Я умею. Кавай – это страшное японское слово. Да, я милый. Просто облако в штанах. Ласковый и добрый, но только до поры. Не стоит считать меня хорошим. Я не хороший. Я злой на самом деле, людей презираю - всех и почти без исключений; я всегда расставляю приоритеты в свою пользу, и только в свою; мой эгоизм не знает пределов. Хотя я на самом деле могу быть дружелюбным, милым, ласковым и просто душкой, если меня не тискать и не вопить изумленно, когда я прошу отвалить от меня, ибо таким отношением я раздосадован.
Если задуматься, досадую я и на комплименты, которые я абсолютно и совершенно принимать не умею, не знаю, как реагировать на похвалы и чуть ли не заикаюсь, почему некоторые и приписывают мне особую умилительность, а мне хочется скрежетать зубами и кричать «Прекрати немедленно!» Разумеется, есть, за что меня хвалить. Внешность ничего так себе. Думать умею, я вообще излишней скромностью в вопросах моего интеллекта не страдаю. Да, мозг у меня наличествует и весьма неплохой мозг, должен заметить. Да что уж там, прекрасный у меня мозг. Иногда случается, что он бунтует и отправляется в неоплачиваемый отпуск, но обычно мы с ним живем в мирном симбиозе, пока я не начинаю влюбляться. Но это другая история. А вообще я не знаю, куда себя девать, когда кто-то говорит мне о том, что я ах как что-то там сделал/написал/сказал. Пугаюсь, убегаю и меняю тему. Лучше было бы, если бы меня пинали и кусали, а не хвалили. Только кому ж втолкуешь? Я ж милый, терпеливый и пушистый сказочник, меня нужно в коробочку и на полочку, чтоб не запылился, иногда можно достать, поправить складочки на костюмчике, рассказать мне всю историю своей жизни, не давая слова сказать – а кто это решил, что у сказочников тоже бывают проблемы? - а потом поставить на полку, не забыв перед этим похвалить за то, какой я всепонимающий няка.
Только вот не остаюсь я на той самой полочке, всё сбегаю куда-то от тех, кто воспринимает меня в соответствии с теми клише, что навязали сами себе моим первоначально радушным отношением. Безусловно, есть в моей жизни люди, которым я могу позволить все на свете, но их не так уж и много, а остальным хочется раздавать изначальный лист услуг, поставщиком которых я не являюсь. Слишком уж тоскливо, когда требуют соответствия с тем образом, который никогда не был моим.
На этот раз против меня сговорились лучшие друзья, которые, как специально, решили полюбить друг друга. Ладно бы еще любили спокойно, но нет! Получается, что если я не услышу истории одного вечером, то услышу историю другого. Я их, конечно, люблю, ценю и уважаю, но раздосадован бываю дружеским эгоизмом до предела. Вообще, "друзья" – существа странные. Как только отпадает надобность в соблюдении некоторых приличий, свойственных отдаленным приятелям, напрочь пропадает и хоть некоторое подобие альтруизма. Существуют только «мои» проблемы, только «мои» вопросы самые важные, только «мои» чувства, а ты же друг, ты должен послушать – внимательно слушать, я сказал! – помочь, посоветовать и повздыхать вместе со мной, и боже упаси хоть слово сказать против, мы же просто с тобой беседуем, мило так, по-дружески.
Вот таких разговоров «по-дружески» я не признаю. Меня уничтожает и стирает несколько часов пересказа новостей, мои попытки выудить информацию из ахов и вздохов и получить проблему, сводимую к пожеланию апгрейда. За что, за что, мои дорогие, так издеваться над моим мозгом? Что я вам сделал доброго в этой жизни? И ладно бы проблема имела место быть, так ведь все решаемо, все просто, но ведь приятно же рассказывать по десятому кругу о том, какой он – кареглазый, и как это плохо сказывается на карме твоих морских свинок, а ты не можешь пожертвовать своими морскими свинками и их кармой, потому что они, одни единственные, достались тебе от троюродной бабушки, которая умерла на Аляске лет тыщу назад. "Карие глаза никуда не годятся, Кот, как мне с этим жить, мы никогда-никогда не сможем быть вместе! Кот, ну ты сам подумай, я тут в запарке, ну помоги старому другу! Что? Давно не было? Так ведь я в запарке, Кот! Ну помоги, а? Послушай, а вот если..."
Меня начинает трясти, когда человек, называя себя моим другом, пропадает на несколько недель, а потом заявляется как ни в чем ни бывало и радостно мне улыбается, прося прощения и заверяя, что был со мной все это время всей своей душой. Не был. Не со мной. Не душой. И вообще проваливай, я раздосадован. Досада вообще постоянное чувство, возникающее, когда меня хотят заставить делать/чувствовать/понимать то, что мне безразлично, совершенно фиолетово и не надо даже для проформы. В список входит прощение пропащих – выслушивание заунывных – наставления на путь истинный – бесцельное брожение по кругу – поедание цитрусовых – попытки добиться понимания, что выше перечисленное мне вообще-то не нужно. Только вот никто не верит. Потому что я пушистый. Кто это и когда так убедительно сказал, что все поверили?
Меня умиляет, когда меня воспринимают, как воплощенного кавайку и с повизгиванием, восторгом в глазах тискают и считают, что я не умею быть кАкой. Я умею. Кавай – это страшное японское слово. Да, я милый. Просто облако в штанах. Ласковый и добрый, но только до поры. Не стоит считать меня хорошим. Я не хороший. Я злой на самом деле, людей презираю - всех и почти без исключений; я всегда расставляю приоритеты в свою пользу, и только в свою; мой эгоизм не знает пределов. Хотя я на самом деле могу быть дружелюбным, милым, ласковым и просто душкой, если меня не тискать и не вопить изумленно, когда я прошу отвалить от меня, ибо таким отношением я раздосадован.
Если задуматься, досадую я и на комплименты, которые я абсолютно и совершенно принимать не умею, не знаю, как реагировать на похвалы и чуть ли не заикаюсь, почему некоторые и приписывают мне особую умилительность, а мне хочется скрежетать зубами и кричать «Прекрати немедленно!» Разумеется, есть, за что меня хвалить. Внешность ничего так себе. Думать умею, я вообще излишней скромностью в вопросах моего интеллекта не страдаю. Да, мозг у меня наличествует и весьма неплохой мозг, должен заметить. Да что уж там, прекрасный у меня мозг. Иногда случается, что он бунтует и отправляется в неоплачиваемый отпуск, но обычно мы с ним живем в мирном симбиозе, пока я не начинаю влюбляться. Но это другая история. А вообще я не знаю, куда себя девать, когда кто-то говорит мне о том, что я ах как что-то там сделал/написал/сказал. Пугаюсь, убегаю и меняю тему. Лучше было бы, если бы меня пинали и кусали, а не хвалили. Только кому ж втолкуешь? Я ж милый, терпеливый и пушистый сказочник, меня нужно в коробочку и на полочку, чтоб не запылился, иногда можно достать, поправить складочки на костюмчике, рассказать мне всю историю своей жизни, не давая слова сказать – а кто это решил, что у сказочников тоже бывают проблемы? - а потом поставить на полку, не забыв перед этим похвалить за то, какой я всепонимающий няка.
Только вот не остаюсь я на той самой полочке, всё сбегаю куда-то от тех, кто воспринимает меня в соответствии с теми клише, что навязали сами себе моим первоначально радушным отношением. Безусловно, есть в моей жизни люди, которым я могу позволить все на свете, но их не так уж и много, а остальным хочется раздавать изначальный лист услуг, поставщиком которых я не являюсь. Слишком уж тоскливо, когда требуют соответствия с тем образом, который никогда не был моим.