Твёрдая печенюшка
Твёрдая печенюшка
суббота, 14 января 2012
Твёрдая печенюшка
среда, 11 января 2012
Твёрдая печенюшка
Я всё это вижу в голове, а написать не могу. Будто я не слова собираю в предложения, а рублю топором секвойю.
Как же меня это бесит!
Как же меня это бесит!
Твёрдая печенюшка
Пишет Lily Potter:
11.01.2012 в 01:59
... за мои зяленыя глаза называют все меня глазуньей...
URL комментарияТвёрдая печенюшка
- Эта лягушка (Vuze) задолбала меня апдейтиться!
- А я апдейчу, когда она меня задалбывает.
- А я ее задалбываю и не апдейчусь!
- А я апдейчу, когда она меня задалбывает.
- А я ее задалбываю и не апдейчусь!
вторник, 10 января 2012
Твёрдая печенюшка
Вот иногда предоставляется шанс (спасибо, Мироздание) увидеть зашоренного человека с каким-то совершенно ограниченным взглядом на чувства. И в этот момент становится страшноватенько и ... как-то еще... Знаете, такое чувство, когда хочется биться головой о шкаф и вопрошать: "Как?! Как так можно думать, когда все очевидно?!" И я поневоле задумываюсь, как можно делать выводы, основываясь на каком-то изначальном посыле, чтобы потом выносить абсолютную пургу, чтобы потом кто-то бился лбом о стол... Люди, вы безгранично идиотичны порой.
понедельник, 09 января 2012
Твёрдая печенюшка
За окном вились в медленном танце снежинки. Они щекотали крохотными своими перьями подоконник, прижимались к стеклу, неслышно разговаривали о чем-то со светом лампы. Мальвина аккуратно сняла наушники, отложила книгу, перевела взгляд на улицу. Темно. Зима первым месяцем не баловала, а к Новому году решилась все же расщедриться снегом.
Мальвина прикрыла глаза. За стеной на кухне о чем-то спорили родители, наверняка размышляли о том, как поднять дочери настроение. А как его поднимешь, когда одиночество словно льется изо всех щелей жизни? Первая сессия, первые сложности с учебой, подруги разъехались по «любимым» и родне, а Валерка ушел… Очередное болезненное воспоминание резко стукнулось о ребра. Мальвина зажмурилась. Вот здорово было бы вернуть время вспять или толкнуть его вперед с безумной силой, чтобы проскочить через эти минуты, часы и дни, когда первая любовь все никак не выгорит в душе…
Хоровод снежинок замер на несколько секунд, Мальвина открыла глаза: время сейчас показалось ей тонкой серебристой цепочкой, мягко опускающейся спиралью браслета на запястье Вечности.
Витки все повторяются и повторяются, повторяются и повторяются…
Что-то холодное соскользнуло по руке к локтю. Мальвина вздрогнула. На ее руке красовался тонкий серебряный браслет. Мальвина поднесла руку к свету настольной лампы: изящное плетение волшебного украшения завораживало. Браслет спокойно скользил по руке, но замочка на нем не было, стоило попытаться стащить цепочку, как она словно уменьшалась в размерах: снять ее с руки не выходило.
— Откуда ты взялся? – такого украшения у Мальвины точно не было, но загадочное появление браслета, как ни странно, не пугало, скорее, вызывало любопытство.
Секундная стрелка часов дернулась и застыла, полумрак, ютившийся в углах, стал чуть гуще, дрогнула под порывом ветра оконная рама. Неизвестно откуда в голову прокралась мысль:
— Браслет времени! Только с ним можно пройтись по спирали, оказаться в любой точке жизни и начать всё с начала… Ну конечно! Отличный подарок! Спасибо, — Мальвина с улыбкой подняла взгляд к потолку, обращаясь к кому-то, кто столь щедро одарил ее. – Но как же с тобой управляться?
Мальвина теребила серебряное плетение, проворачивая на руке. Ослепительная вспышка выбила из легких кислород. Мальвина прикрыла глаза ладонью.
… На нее смотрел десяток людей. Сосредоточенные лица, очки, деловые костюмы. Проектор в центре круглого стола переговоров отбрасывал непонятные Мальвине графики на белый экран.
— Итак, Мальвина Витальевна, что вы скажете на это? – толстый мужчина с мерзкими нацистскими усишками, сально улыбнувшись, уставился на нее, явно ожидая ответа.
— Я… я… — Мальвина прокручивала в голове возможные события, предшествующие этой встрече, но понятия не имела ни где находится, ни кто все эти люди, ни, тем более, что ей нужно говорить с учетом неизвестного вопроса. – Простите.
Она выскочила в коридор, бросилась открывать дверь за дверью. Наконец ей удалось найти дамскую комнату. Мальвина оперлась дрожащими ладонями о раковину, подняла глаза к зеркалу. На нее смотрела незнакомая Мальвина: черты лица чуть заострились, яркая помада подчеркивала чуть более пухлые губы, косметика делала взрослее… или, наоборот, соответствовала возрасту? Мальвина ойкнула, покосилась на запястье – серебристый браслет тускло посверкивал в дневном свете ламп.
— Малик, да что с тобой?! – неизвестный Мальвине мужчина распахнул дверь, по-хозяйски заключил ее в объятия. Незнакомец гладил Мальвину по спине, но она не чувствовала ничего, кроме отторжения: слишком самоуверенный, слишком жесткий, чужой. Мальвина каким-то чудом совладала с собой, не оттолкнула чужака, но отстранилась:
— Ты иди, я сейчас. Прости.
Мужчина пожал плечами и вышел. Мальвина медленно выдохнула. Нет, это будущее, которого она не знает, не хочет знать. Не доросла еще, так многого не знает, так многого не понимает… Мальвина провернула браслет, погружаясь в слепящую вспышку. Другая взрослая Мальвина медленно вышла из туалета, удивляясь какому-то новому ощущению свободы и справедливости, вошла в кабинет, не удостоила взглядом бывшего жениха, ослепительно улыбнулась ненавидимому толстяку:
— Простите, Игорь Викторович, ваш вопрос показался мне настолько неуместным, что я не нашла себе места… Итак, прошу обратить внимание…
Мальвина вынырнула из света, ткнувшись носом в классную доску.
— Исакова, ну что же ты, спишь на ходу! – Наталья Аркадьевна серьезно смотрела на девочку-троечницу. – Не можешь решить, так и скажи.
— Я… я, — Мальвина обернулась, увидела двадцать пар внимательных глаз, вновь взглянула на доску. – Я могу. Сейчас.
Так. Да это же шестой класс! Простейшие примеры! Как она умудрялась не решать их раньше?! Мел резво застучал, выводя формулы, приводя уравнение к лаконичному, верному ответу.
— Исакова, а ты подтянулась за каникулы! – математичка удивленно и одобрительно смотрела на Мальвину. – Садись. Пять.
После звонка Наталья Аркадьевна подозвала девочку.
— Не понимаю, почему ты не хочешь в математический класс! У тебя отлично получается… Зря родители твои зациклились на биологии! Сегодня же позвоню им, расскажу о твоих успехах. Ты и самостоятельную решила прекрасно, — учительница пробежала взглядом по сданному минуту назад листку.
— Я не хочу математику… Не люблю, — Мальвина отчаянно заморгала, не хватало еще, чтобы ее лишили биологического кружка, ведь там она и познакомилась с Валеркой, именно там поняла, что хочет заниматься фармакологией… — Я сейчас приду, Наталья Аркадьевна.
Маленькая Мальвина выбежала в коридор. Остановилась у окна. Нет, нет, нельзя так. Не хочет она оставаться и заниматься математикой! Уж лучше туда, в настоящее, где хотя бы учеба есть, пусть и аттестат с тройками по алгебре и геометрии. Мальвина вновь почувствовала, как волны света уносят ее, а другая Мальвина вернулась в класс.
— Ну что, надумала со мной заниматься?
— Чем? – Мальвина ошарашено уставилась на учительницу.
— Математикой. Смотри, как все решила здорово! Объяснишь еще раз, как ты поняла, что так нужно разобрать вот эту задачу?
Мальвина смотрела на листок, исписанный ее почерком, но не могла понять, каким чудом у нее получился верный ответ.
— Извините, мне на кружок по биологии пора…
Мальвина на выдохе открыла глаза. Она сидела в своем кресле, книги остались на том же месте, где были оставлены, голоса родителей все так же тихо звучали с кухни. Мальвина бросила взгляд на запястье. Браслета на нем не было.
— Наверное, мне просто все это приснилось, — она потерла глаза, грустно улыбнулась. – Хороший сон, правильный.
Звонок в дверь вырвал ее из размышлений, щелкнул входной замок, приглушенные голоса из коридора невозможно было разобрать. Мать постучала в дверь.
— Мальвина, к тебе Валерка пришел.
Сердце дернулось, заколотилось с бешеной скоростью, ноги стали ватными. Мальвина с трудом сделала несколько шагов до двери.
— Привет…
— Привет, — он неловко протянул Мальвине букет цветов, — я тут подумал…
Мальвина не слушала, она только смотрела в любимое лицо и поражалась: в глазах Валерки было столько тоски и радости одновременно, словно он не видел Мальвину много-много лет. Пальцы его дрожали, а губы произносили слова извинения. Мальвина простила. Простила и все поняла ровно в тот момент, когда увидела на запястье первого и единственного, неожиданно повзрослевшего Валерки тонкий серебряный браслет без застежки.
Мальвина прикрыла глаза. За стеной на кухне о чем-то спорили родители, наверняка размышляли о том, как поднять дочери настроение. А как его поднимешь, когда одиночество словно льется изо всех щелей жизни? Первая сессия, первые сложности с учебой, подруги разъехались по «любимым» и родне, а Валерка ушел… Очередное болезненное воспоминание резко стукнулось о ребра. Мальвина зажмурилась. Вот здорово было бы вернуть время вспять или толкнуть его вперед с безумной силой, чтобы проскочить через эти минуты, часы и дни, когда первая любовь все никак не выгорит в душе…
Хоровод снежинок замер на несколько секунд, Мальвина открыла глаза: время сейчас показалось ей тонкой серебристой цепочкой, мягко опускающейся спиралью браслета на запястье Вечности.
Витки все повторяются и повторяются, повторяются и повторяются…
Что-то холодное соскользнуло по руке к локтю. Мальвина вздрогнула. На ее руке красовался тонкий серебряный браслет. Мальвина поднесла руку к свету настольной лампы: изящное плетение волшебного украшения завораживало. Браслет спокойно скользил по руке, но замочка на нем не было, стоило попытаться стащить цепочку, как она словно уменьшалась в размерах: снять ее с руки не выходило.
— Откуда ты взялся? – такого украшения у Мальвины точно не было, но загадочное появление браслета, как ни странно, не пугало, скорее, вызывало любопытство.
Секундная стрелка часов дернулась и застыла, полумрак, ютившийся в углах, стал чуть гуще, дрогнула под порывом ветра оконная рама. Неизвестно откуда в голову прокралась мысль:
— Браслет времени! Только с ним можно пройтись по спирали, оказаться в любой точке жизни и начать всё с начала… Ну конечно! Отличный подарок! Спасибо, — Мальвина с улыбкой подняла взгляд к потолку, обращаясь к кому-то, кто столь щедро одарил ее. – Но как же с тобой управляться?
Мальвина теребила серебряное плетение, проворачивая на руке. Ослепительная вспышка выбила из легких кислород. Мальвина прикрыла глаза ладонью.
… На нее смотрел десяток людей. Сосредоточенные лица, очки, деловые костюмы. Проектор в центре круглого стола переговоров отбрасывал непонятные Мальвине графики на белый экран.
— Итак, Мальвина Витальевна, что вы скажете на это? – толстый мужчина с мерзкими нацистскими усишками, сально улыбнувшись, уставился на нее, явно ожидая ответа.
— Я… я… — Мальвина прокручивала в голове возможные события, предшествующие этой встрече, но понятия не имела ни где находится, ни кто все эти люди, ни, тем более, что ей нужно говорить с учетом неизвестного вопроса. – Простите.
Она выскочила в коридор, бросилась открывать дверь за дверью. Наконец ей удалось найти дамскую комнату. Мальвина оперлась дрожащими ладонями о раковину, подняла глаза к зеркалу. На нее смотрела незнакомая Мальвина: черты лица чуть заострились, яркая помада подчеркивала чуть более пухлые губы, косметика делала взрослее… или, наоборот, соответствовала возрасту? Мальвина ойкнула, покосилась на запястье – серебристый браслет тускло посверкивал в дневном свете ламп.
— Малик, да что с тобой?! – неизвестный Мальвине мужчина распахнул дверь, по-хозяйски заключил ее в объятия. Незнакомец гладил Мальвину по спине, но она не чувствовала ничего, кроме отторжения: слишком самоуверенный, слишком жесткий, чужой. Мальвина каким-то чудом совладала с собой, не оттолкнула чужака, но отстранилась:
— Ты иди, я сейчас. Прости.
Мужчина пожал плечами и вышел. Мальвина медленно выдохнула. Нет, это будущее, которого она не знает, не хочет знать. Не доросла еще, так многого не знает, так многого не понимает… Мальвина провернула браслет, погружаясь в слепящую вспышку. Другая взрослая Мальвина медленно вышла из туалета, удивляясь какому-то новому ощущению свободы и справедливости, вошла в кабинет, не удостоила взглядом бывшего жениха, ослепительно улыбнулась ненавидимому толстяку:
— Простите, Игорь Викторович, ваш вопрос показался мне настолько неуместным, что я не нашла себе места… Итак, прошу обратить внимание…
Мальвина вынырнула из света, ткнувшись носом в классную доску.
— Исакова, ну что же ты, спишь на ходу! – Наталья Аркадьевна серьезно смотрела на девочку-троечницу. – Не можешь решить, так и скажи.
— Я… я, — Мальвина обернулась, увидела двадцать пар внимательных глаз, вновь взглянула на доску. – Я могу. Сейчас.
Так. Да это же шестой класс! Простейшие примеры! Как она умудрялась не решать их раньше?! Мел резво застучал, выводя формулы, приводя уравнение к лаконичному, верному ответу.
— Исакова, а ты подтянулась за каникулы! – математичка удивленно и одобрительно смотрела на Мальвину. – Садись. Пять.
После звонка Наталья Аркадьевна подозвала девочку.
— Не понимаю, почему ты не хочешь в математический класс! У тебя отлично получается… Зря родители твои зациклились на биологии! Сегодня же позвоню им, расскажу о твоих успехах. Ты и самостоятельную решила прекрасно, — учительница пробежала взглядом по сданному минуту назад листку.
— Я не хочу математику… Не люблю, — Мальвина отчаянно заморгала, не хватало еще, чтобы ее лишили биологического кружка, ведь там она и познакомилась с Валеркой, именно там поняла, что хочет заниматься фармакологией… — Я сейчас приду, Наталья Аркадьевна.
Маленькая Мальвина выбежала в коридор. Остановилась у окна. Нет, нет, нельзя так. Не хочет она оставаться и заниматься математикой! Уж лучше туда, в настоящее, где хотя бы учеба есть, пусть и аттестат с тройками по алгебре и геометрии. Мальвина вновь почувствовала, как волны света уносят ее, а другая Мальвина вернулась в класс.
— Ну что, надумала со мной заниматься?
— Чем? – Мальвина ошарашено уставилась на учительницу.
— Математикой. Смотри, как все решила здорово! Объяснишь еще раз, как ты поняла, что так нужно разобрать вот эту задачу?
Мальвина смотрела на листок, исписанный ее почерком, но не могла понять, каким чудом у нее получился верный ответ.
— Извините, мне на кружок по биологии пора…
Мальвина на выдохе открыла глаза. Она сидела в своем кресле, книги остались на том же месте, где были оставлены, голоса родителей все так же тихо звучали с кухни. Мальвина бросила взгляд на запястье. Браслета на нем не было.
— Наверное, мне просто все это приснилось, — она потерла глаза, грустно улыбнулась. – Хороший сон, правильный.
Звонок в дверь вырвал ее из размышлений, щелкнул входной замок, приглушенные голоса из коридора невозможно было разобрать. Мать постучала в дверь.
— Мальвина, к тебе Валерка пришел.
Сердце дернулось, заколотилось с бешеной скоростью, ноги стали ватными. Мальвина с трудом сделала несколько шагов до двери.
— Привет…
— Привет, — он неловко протянул Мальвине букет цветов, — я тут подумал…
Мальвина не слушала, она только смотрела в любимое лицо и поражалась: в глазах Валерки было столько тоски и радости одновременно, словно он не видел Мальвину много-много лет. Пальцы его дрожали, а губы произносили слова извинения. Мальвина простила. Простила и все поняла ровно в тот момент, когда увидела на запястье первого и единственного, неожиданно повзрослевшего Валерки тонкий серебряный браслет без застежки.
воскресенье, 08 января 2012
Твёрдая печенюшка
16.09.2008 в 12:33
Пишет aitra:Узелки на память
Как стать злодеем
1. Говорите правду - она раздражает людей.
2. Будьте всегда спокойны - таких всегда подозревают.
3. Всегда имейте и высказывайте свое мнение - так вы наживете врагов.
4. Не зная что есть добро - помогите кому-нибудь, защитите, вмешайтесь в темном переулке в драку, где трое бьют одного, победите их - тогда вас и обвинят в нападение, а те трое еще на вас и в суд подадут.
5. Расставаясь с девушкой - скажите ей правду, если вы ее не любили или она была стервой - так вам обеспечена ее ненависть и сплетни о вашей жестокости, садизме и прочем.
6. Заступитесь за того, кого унижают -не пройдет и часа и переключатся на вас.
7. Будьте элементарно вежливы - так хорошие люди себя редко ведут, к вам сразу изменят отношение на негативное из оперы: что это он так себя ведет не как все?
8. Выбирайте из спиртных напитков благородные - коньяк, вино - это вызовет зависть у тех, кто это не пил.
9. И еще : улыбайтесь -это всех раздражает!
URL записиКак стать злодеем1. Говорите правду - она раздражает людей.
2. Будьте всегда спокойны - таких всегда подозревают.
3. Всегда имейте и высказывайте свое мнение - так вы наживете врагов.
4. Не зная что есть добро - помогите кому-нибудь, защитите, вмешайтесь в темном переулке в драку, где трое бьют одного, победите их - тогда вас и обвинят в нападение, а те трое еще на вас и в суд подадут.
5. Расставаясь с девушкой - скажите ей правду, если вы ее не любили или она была стервой - так вам обеспечена ее ненависть и сплетни о вашей жестокости, садизме и прочем.
6. Заступитесь за того, кого унижают -не пройдет и часа и переключатся на вас.
7. Будьте элементарно вежливы - так хорошие люди себя редко ведут, к вам сразу изменят отношение на негативное из оперы: что это он так себя ведет не как все?
8. Выбирайте из спиртных напитков благородные - коньяк, вино - это вызовет зависть у тех, кто это не пил.
9. И еще : улыбайтесь -это всех раздражает!
Твёрдая печенюшка
Катюша шла по вечерней улице. Фонари приветливо ополаскивали ее лицо. Катюша улыбалась их теплому свету, изредка смахивала со щек снежинки, поглядывала в витрины, но не для того, чтобы оценить скидки новогодних распродаж, а чтобы порадоваться новой белоснежной шубке, аккуратным сапожкам, вьющимся прядям светлых волос. Катюша задержалась на работе сегодня и теперь торопилась скорее оказаться в тепле маленькой своей квартирки, выпить чашку горячего ароматного чая и… А что «и»? Катюша отмахнулась от набежавшей волны грустных мыслей. Еще не хватало!
Переулочек, ведущий к дому, оказался пустынным: все уже давно разошлись. Остались коротать ночь только неоновые вывески да фонари. Катюша на секунду остановилась, чтобы поднять глаза к небу: из темноты сыпался крупными хлопьями снег. Красиво. Грех не полюбоваться!
Вдруг из-за угла выскочил заяц. Самый настоящий заяц. Катюша ойкнула и захлопала ресницами. Откуда бы взяться зайцу: даже парковой зоны нет поблизости. Пока Катюша размышляла, мимо нее прошмыгнул еще один ушастый, белоснежный и похожий на небольшой снежный ком. Катюша поежилась и помотала головой, прогоняя наваждение; и только она занесла вверх носок сапожка, чтобы сделать шаг, как из-под ее ног выскочил третий заяц, бросился через дорогу – и остановился, приподнявшись на задних лапах и внимательно глядя на Катюшу.
— Ой, — на большее Катюши не хватило. Она смотрела на зайца, он – на нее, причем так, будто звал последовать за собой. А потом махнул в призывающем жесте передней лапой. Катюша покачнулась, едва не шлепнулась, вспомнила на мгновение об Алисе в Стране Чудес – и перебежала дорогу, следуя за длинноухим беляком.
Заяц петлял, будто путал следы, между домами и магазинами. Стоило Катюше потерять его из виду, как он появлялся за углом очередного здания, будто дожидаясь ее. И так много минут. Любопытство распирало Катюшу. Она начала даже подозревать, что это какой-то розыгрыш, очень искусный, но тут заяц проскакал к двери одного из подъездов старой хрущевки и замер в ярком свете, окруженный целым табором цыган. Катюша икнула. Цыгане громко запели, будто приветствуя зайца. Замелькали яркие юбки, забренчали струны, кто-то сиплым голосом тянул: «Ой, рома-а-алы!»
Катюша вцепилась в сумочку, но сделала шаг навстречу несущимся какофоническим звукам именно в тот момент, когда заяц исчез в подъездной двери.
— Хей, красавица, ой счастье тебе будет! Ой, много счастья принесет тебе Новый год! Дай взгляну на тебя, красавица!
Вокруг Катюши понесся цветастый хоровод, песни буравили мозг, переливы золота ослепляли.
— Эй, ты идешь или как?
В секунду все смолкло, цыгане задрали головы вверх, Катюша последовала их примеру. Из подъездного окна высунулся парнишка: белые, похожие на пух, волосы развевал легкий ветерок, глаза были странно округлыми, а уши — невероятно большими. Катюша, повинуясь какому-то порыву, распахнула дверь подъезда, оставляя табор за спиной.
… И оказалась в – сенях. Занесенные снегом деревянные ступеньки вели на подернутый морозной дымкой второй этаж. Перила тоже были деревянными, стены – из затянутых искрящимся инеем бревен.
«Что же это такое?» — только и подумала Катюша, настолько растерянная и удивленная, что не заметила, что уже поднимается наверх.
Там, где должна была находиться площадка второго этажа, дружелюбно распахнулась дверь, дохнув жаром натопленных комнат. Только сейчас Катюша поняла, насколько же замерзла и устала. В потемках Катюша натолкнулась на кого-то большого.
— Ой, извините, — пролепетала она. Никто ей не ответил. Когда Катюша поморгала, чтобы глаз всё же смог различать предметы детальнее, увидела огромную вазу… сосуд… ступу?
Не успела она сделать шаг назад, как навстречу ей выскочил все тот же лопоухий парень с метлой:
— Проходи! Что встала? Мне мести надо! – и он принялся рьяно махать метлой, расчищая лестницу.
— К-куда я попала?
— Дура, что ли? – парнишка смотрел на Катюшу, как на душевнобольную. – Если не знала, куда попадешь, так чего шла?
За окном снова запели цыгане.
— Любопытно…
— Любопы-ы-ытно, — передразнил парень. – Иди уже в избу, обогрейся.
Катюша сделала шаг и оказалась в теплой светлице. Дубовые стены были увешаны домоткаными ковриками, пучками засушенных трав и старинными фотографиями. Рассмотреть их, как ни старалась Катюша, не получалось. Пол земляной, засыпанный сухой соломой, казалось, сквозь подошвы сапожек согревал озябшие ноги. Жаром тянуло от русской печи.
— Пришла, детонька! — скрипучий голос с печи приветствовал Катюшу. — Да ты не стой, проходи, родненькая. Сейчас чай будем пить.
Словно в ответ на недоумение Катюши авторитетно засвистел огромный чайник.
— Тишь, не пугай девочку-то! – с печи свесилась нога в полосатом шерстяном носке, за ней – деревяшка: Катюша бросилась помогать старухе-калеке спуститься с лежанки. Только когда старая расправила складки на юбке, откряхтелась и подняла взгляд на Катюшу, девушка сказала:
— Здрасьте, — и глуповато хихикнула.
— Ну здравствуй-здравствуй. Давно я тебя ждала. Мальцы молодцы, привели тебя ко мне…
— А к «вам» — это к кому? – Катюша опустилась на колченогую табуретку.
— К Баб-Яге, — старуха расставила огромные оранжевые чашки на огромные оранжевые в горох блюдца, наполнила их кипящим ароматным отваром. – Пей, давай, грейся.
Катюша сделала глоток, зябко закуталась в шубку.
— А… а зачем вы меня ждали?
— Несчастная ты больно. А мы с Кощеем как-то поспорили, что я Ивана обдурю, а я не обдурила, вот и отбываю таперича спорную повинность – делаю добро раз в год.
— Мне?
— Вот теперь и твоя очередь пришла.
— Да вы что? У меня все нормально, — Катюша поднялась с табурета, поспешно собираясь выйти. – Работа есть, квартира опять же, машинка правда сломалась, но ее починят…
— Цыц! Сядь. – Катюша повиновалась. – Любви-то нет у тебя… А что ж за счастье без красна молодца?!
— Знаете, бабушка, — Катюша изрядно устала от подобных разговоров за долгие годы общения с жаждущей Катенькиного бракосочетания родней, — в наш век женщина вполне может…
— Может-то может да вот не хочет. Дура ты, Катька! Дам тебе жениха, не налюбуешься. Только плату с тебя возьму малую…
— Это какую? – недоверчиво прищурилась Катюша: не хватало еще, чтобы ограбили.
— Шубку твою. Да ты не боись! Все сделаем наилучшим образом. Ты мне шубку – я тебе счастье! Малина!
— А Кощей-то где? – почему-то спросила Катюша. В избе, каким-то образом разместившейся в малогабаритной квартире советского здания, было невероятно душно, травяной чай дымился в чашке и будто окутывал своим паром, не позволяя связно думать.
— Кощей-то? Так бродит где-то, пьянствует, поди, с Горынычем! У, получит у меня, мало не покажется! Так что, отдаешь шубку-то?
Катюша послушно, словно во сне, скинула белую шубку, улыбнулась бабке:
— А бери, бабушка! Только не обмани.
— Не с руки мне. А теперь ступай, ступай, дитятко. Ждет тебя твое счастье.
Катюша сама не заметила, как спустилась по заиндевелой лестнице, как захлопнулась за ней автоматическая дверь подъезда, как, поморгав несколько секунд, потухла лампочка у входа, а она оказалась на улице, без возможности вернуться обратно и… без шубки.
Только спустя несколько секунд, когда на щеках стали таять снежинки, Катюша поняла, что ее обманули. Цыгане! Конечно же, цыгане! Обокрали! На морозе оставили! Теперь же и не докажешь ничего! А она-то… как дура….
— Тепло ли тебе, девица? – густой баритон заставил вздрогнуть.
— Ты, что, очумел, старый! – на автомате словами из старой сказки ответила девушка.
— Какой же я старый, — обиженный голос принадлежал мужчине, захлопывающему дверцу машины. – Ты чего тут стоишь почти раздетая?
— У Баб-Яги была…
Мужчина недоуменно изогнул бровь.
— В сказки веришь?
— Верила… Да только эта плохо закончилась! Шубку отобрали.
Мужчина спохватился, сбросил с себя пальто и накинул на плечи Катюши.
— А почему ж ты решила, красавица, что твоя сказка уже закончилась? – Катюша подняла взгляд на незнакомца. Глубокие зеленые глаза, резко отточенные черты лица; высокий… красивый. – Может, твоя сказка только-только началась…
— И правда, — смущенно опустила ресницы Катюша, — началась.
Переулочек, ведущий к дому, оказался пустынным: все уже давно разошлись. Остались коротать ночь только неоновые вывески да фонари. Катюша на секунду остановилась, чтобы поднять глаза к небу: из темноты сыпался крупными хлопьями снег. Красиво. Грех не полюбоваться!
Вдруг из-за угла выскочил заяц. Самый настоящий заяц. Катюша ойкнула и захлопала ресницами. Откуда бы взяться зайцу: даже парковой зоны нет поблизости. Пока Катюша размышляла, мимо нее прошмыгнул еще один ушастый, белоснежный и похожий на небольшой снежный ком. Катюша поежилась и помотала головой, прогоняя наваждение; и только она занесла вверх носок сапожка, чтобы сделать шаг, как из-под ее ног выскочил третий заяц, бросился через дорогу – и остановился, приподнявшись на задних лапах и внимательно глядя на Катюшу.
— Ой, — на большее Катюши не хватило. Она смотрела на зайца, он – на нее, причем так, будто звал последовать за собой. А потом махнул в призывающем жесте передней лапой. Катюша покачнулась, едва не шлепнулась, вспомнила на мгновение об Алисе в Стране Чудес – и перебежала дорогу, следуя за длинноухим беляком.
Заяц петлял, будто путал следы, между домами и магазинами. Стоило Катюше потерять его из виду, как он появлялся за углом очередного здания, будто дожидаясь ее. И так много минут. Любопытство распирало Катюшу. Она начала даже подозревать, что это какой-то розыгрыш, очень искусный, но тут заяц проскакал к двери одного из подъездов старой хрущевки и замер в ярком свете, окруженный целым табором цыган. Катюша икнула. Цыгане громко запели, будто приветствуя зайца. Замелькали яркие юбки, забренчали струны, кто-то сиплым голосом тянул: «Ой, рома-а-алы!»
Катюша вцепилась в сумочку, но сделала шаг навстречу несущимся какофоническим звукам именно в тот момент, когда заяц исчез в подъездной двери.
— Хей, красавица, ой счастье тебе будет! Ой, много счастья принесет тебе Новый год! Дай взгляну на тебя, красавица!
Вокруг Катюши понесся цветастый хоровод, песни буравили мозг, переливы золота ослепляли.
— Эй, ты идешь или как?
В секунду все смолкло, цыгане задрали головы вверх, Катюша последовала их примеру. Из подъездного окна высунулся парнишка: белые, похожие на пух, волосы развевал легкий ветерок, глаза были странно округлыми, а уши — невероятно большими. Катюша, повинуясь какому-то порыву, распахнула дверь подъезда, оставляя табор за спиной.
… И оказалась в – сенях. Занесенные снегом деревянные ступеньки вели на подернутый морозной дымкой второй этаж. Перила тоже были деревянными, стены – из затянутых искрящимся инеем бревен.
«Что же это такое?» — только и подумала Катюша, настолько растерянная и удивленная, что не заметила, что уже поднимается наверх.
Там, где должна была находиться площадка второго этажа, дружелюбно распахнулась дверь, дохнув жаром натопленных комнат. Только сейчас Катюша поняла, насколько же замерзла и устала. В потемках Катюша натолкнулась на кого-то большого.
— Ой, извините, — пролепетала она. Никто ей не ответил. Когда Катюша поморгала, чтобы глаз всё же смог различать предметы детальнее, увидела огромную вазу… сосуд… ступу?
Не успела она сделать шаг назад, как навстречу ей выскочил все тот же лопоухий парень с метлой:
— Проходи! Что встала? Мне мести надо! – и он принялся рьяно махать метлой, расчищая лестницу.
— К-куда я попала?
— Дура, что ли? – парнишка смотрел на Катюшу, как на душевнобольную. – Если не знала, куда попадешь, так чего шла?
За окном снова запели цыгане.
— Любопытно…
— Любопы-ы-ытно, — передразнил парень. – Иди уже в избу, обогрейся.
Катюша сделала шаг и оказалась в теплой светлице. Дубовые стены были увешаны домоткаными ковриками, пучками засушенных трав и старинными фотографиями. Рассмотреть их, как ни старалась Катюша, не получалось. Пол земляной, засыпанный сухой соломой, казалось, сквозь подошвы сапожек согревал озябшие ноги. Жаром тянуло от русской печи.
— Пришла, детонька! — скрипучий голос с печи приветствовал Катюшу. — Да ты не стой, проходи, родненькая. Сейчас чай будем пить.
Словно в ответ на недоумение Катюши авторитетно засвистел огромный чайник.
— Тишь, не пугай девочку-то! – с печи свесилась нога в полосатом шерстяном носке, за ней – деревяшка: Катюша бросилась помогать старухе-калеке спуститься с лежанки. Только когда старая расправила складки на юбке, откряхтелась и подняла взгляд на Катюшу, девушка сказала:
— Здрасьте, — и глуповато хихикнула.
— Ну здравствуй-здравствуй. Давно я тебя ждала. Мальцы молодцы, привели тебя ко мне…
— А к «вам» — это к кому? – Катюша опустилась на колченогую табуретку.
— К Баб-Яге, — старуха расставила огромные оранжевые чашки на огромные оранжевые в горох блюдца, наполнила их кипящим ароматным отваром. – Пей, давай, грейся.
Катюша сделала глоток, зябко закуталась в шубку.
— А… а зачем вы меня ждали?
— Несчастная ты больно. А мы с Кощеем как-то поспорили, что я Ивана обдурю, а я не обдурила, вот и отбываю таперича спорную повинность – делаю добро раз в год.
— Мне?
— Вот теперь и твоя очередь пришла.
— Да вы что? У меня все нормально, — Катюша поднялась с табурета, поспешно собираясь выйти. – Работа есть, квартира опять же, машинка правда сломалась, но ее починят…
— Цыц! Сядь. – Катюша повиновалась. – Любви-то нет у тебя… А что ж за счастье без красна молодца?!
— Знаете, бабушка, — Катюша изрядно устала от подобных разговоров за долгие годы общения с жаждущей Катенькиного бракосочетания родней, — в наш век женщина вполне может…
— Может-то может да вот не хочет. Дура ты, Катька! Дам тебе жениха, не налюбуешься. Только плату с тебя возьму малую…
— Это какую? – недоверчиво прищурилась Катюша: не хватало еще, чтобы ограбили.
— Шубку твою. Да ты не боись! Все сделаем наилучшим образом. Ты мне шубку – я тебе счастье! Малина!
— А Кощей-то где? – почему-то спросила Катюша. В избе, каким-то образом разместившейся в малогабаритной квартире советского здания, было невероятно душно, травяной чай дымился в чашке и будто окутывал своим паром, не позволяя связно думать.
— Кощей-то? Так бродит где-то, пьянствует, поди, с Горынычем! У, получит у меня, мало не покажется! Так что, отдаешь шубку-то?
Катюша послушно, словно во сне, скинула белую шубку, улыбнулась бабке:
— А бери, бабушка! Только не обмани.
— Не с руки мне. А теперь ступай, ступай, дитятко. Ждет тебя твое счастье.
Катюша сама не заметила, как спустилась по заиндевелой лестнице, как захлопнулась за ней автоматическая дверь подъезда, как, поморгав несколько секунд, потухла лампочка у входа, а она оказалась на улице, без возможности вернуться обратно и… без шубки.
Только спустя несколько секунд, когда на щеках стали таять снежинки, Катюша поняла, что ее обманули. Цыгане! Конечно же, цыгане! Обокрали! На морозе оставили! Теперь же и не докажешь ничего! А она-то… как дура….
— Тепло ли тебе, девица? – густой баритон заставил вздрогнуть.
— Ты, что, очумел, старый! – на автомате словами из старой сказки ответила девушка.
— Какой же я старый, — обиженный голос принадлежал мужчине, захлопывающему дверцу машины. – Ты чего тут стоишь почти раздетая?
— У Баб-Яги была…
Мужчина недоуменно изогнул бровь.
— В сказки веришь?
— Верила… Да только эта плохо закончилась! Шубку отобрали.
Мужчина спохватился, сбросил с себя пальто и накинул на плечи Катюши.
— А почему ж ты решила, красавица, что твоя сказка уже закончилась? – Катюша подняла взгляд на незнакомца. Глубокие зеленые глаза, резко отточенные черты лица; высокий… красивый. – Может, твоя сказка только-только началась…
— И правда, — смущенно опустила ресницы Катюша, — началась.
Твёрдая печенюшка
А вот мне интересно, каким шквальным отупением мозга страдают люди, сидящие во вконтактике и жмущие "из солидарности, сочувствия и сострадания" на "мне нравится" под фотографиями с горящим собачьим питомником?
суббота, 07 января 2012
Твёрдая печенюшка
Твёрдая печенюшка
"Коллекционер старинных книг спрашивает своего приятеля, нет ли у него книг такого рода.
- Теперь уже нет, - отвечает друг, - неделю назад я выбросил библию, которая валялась у меня хрен знает сколько, кажется, это было издание... Гут... как его... Гутен...
- Гутенберга? Ты выбросил библию Гутенберга? Да ведь это же была первая из напечатанных книг! Ей цены нет! Сейчас за один экземпляр этого издания дают 4 миллиона долларов!
- Ну, за мою, я думаю, никто бы и ломаного гроша не дал, потому что какой-то мудак исписал в ней все поля. Кажется, его звали Мартин Лютер..."
- Теперь уже нет, - отвечает друг, - неделю назад я выбросил библию, которая валялась у меня хрен знает сколько, кажется, это было издание... Гут... как его... Гутен...
- Гутенберга? Ты выбросил библию Гутенберга? Да ведь это же была первая из напечатанных книг! Ей цены нет! Сейчас за один экземпляр этого издания дают 4 миллиона долларов!
- Ну, за мою, я думаю, никто бы и ломаного гроша не дал, потому что какой-то мудак исписал в ней все поля. Кажется, его звали Мартин Лютер..."
пятница, 06 января 2012
Твёрдая печенюшка
Вадим: О-хо-хошечки, у каждого — своё. Нет в мире совершенства
Я: Как это верно! но прорвемся, и на улице лириков иногда опрокидывается грузовик с пряниками))).
Вадим: А то! На этой улице еще и инкассаторы иногда сумки теряют.
Я: Надо почаще прогуливаться по улице Толкина и проспекту Роулинг. =)))
Вадим: На проспекте Роулинг не иначе, как целый самоствал с инкассаторами перевернулся. Куда уж нам, технарям
Я: Да ладно вам! Вы на бульваре Лукаса не бывали! =)))
Ваевский: Когда самосвал на проспекте Ваевского перевернется?! или хотя бы на переулке Ваевского… ну хотя бы тележка… да хоть бы кошелек кто обронил!
Я: Как это верно! но прорвемся, и на улице лириков иногда опрокидывается грузовик с пряниками))).
Вадим: А то! На этой улице еще и инкассаторы иногда сумки теряют.
Я: Надо почаще прогуливаться по улице Толкина и проспекту Роулинг. =)))
Вадим: На проспекте Роулинг не иначе, как целый самоствал с инкассаторами перевернулся.
Куда уж нам, технарямЯ: Да ладно вам! Вы на бульваре Лукаса не бывали! =)))
Ваевский: Когда самосвал на проспекте Ваевского перевернется?! или хотя бы на переулке Ваевского… ну хотя бы тележка… да хоть бы кошелек кто обронил!
Твёрдая печенюшка
Один из самых жестоких фильмов, которые я видел. Я смотрел огромное количество ужасов, психологических триллеров, драм... Этот фильм - как все они, вбитые в один временной отрезок в два часа. Итальянцы странные люди. Они веселы, темпераменты, горды - и жестоки. Жестоки хотя бы потому, что нельзя так к зрителю... Когда я впервые посмотрел этот фильм, я часа два не мог говорить, просто ходил по квартире, курил, пил чай. И сейчас испытываю примерно те же эмоции. О чем фильм? О женщине. Шире - о красоте. О том, как ее используют одни и ненавидят другие. О том, как ее ломает и стирает в порошок обычная жизнь. А еще о том, что настоящая красота - сильна. Ее не сломают ни взгляды, ни удары палок, ни ненависть и зависть. А если даже и надломят, то она всё равно останется Красотой.
Фильм один из тех редких, что я не рекомендую. Но не потому что он глуп, бессмыслен или бесталанен, а потому что он... что-то надрывает внутри - и уже не можешь, как раньше. Это как "Список Шиндлера" или "Реквием по мечте". Фильм, после которого совсем не хочется говорить... чувствовать, наверное. А еще выпить водки. И что-то такое сглотнуть, чтобы завтра проснуться - и постараться не вспомнить.
Фильм один из тех редких, что я не рекомендую. Но не потому что он глуп, бессмыслен или бесталанен, а потому что он... что-то надрывает внутри - и уже не можешь, как раньше. Это как "Список Шиндлера" или "Реквием по мечте". Фильм, после которого совсем не хочется говорить... чувствовать, наверное. А еще выпить водки. И что-то такое сглотнуть, чтобы завтра проснуться - и постараться не вспомнить.
понедельник, 02 января 2012
Твёрдая печенюшка
P.S. И да, посмотрите "Иван Царевич и Серый волк". Я так не смеялся уже тысячу лет.
четверг, 29 декабря 2011
Твёрдая печенюшка
... как бы выглядели современные правила дорожного движения, если бы они существовали в XVI - XVII веке. Вот некоторые примеры переведенные на старославянский!
• Кто ползумши вяло во левой колее, во мобилу глаголяши, на всяко ближнего глубоко положимши, тот есмь изверзждень блудливый и надобно е санями бульдозерными потолкати, да в канаву голимую бросати. Пущай в той канаве и глаголит, бес окаянный.
• Якоже кто на парковище супротив сваго места стоямши или два места занимамши яко дщерь беловолосая неразумная, по тому надобно катком проехати, да во лепешку раскатати, дабы мало места занимати буде.
• Аще кто ины полозья подрезамши, тому всяко зверско глумление учинити, на кол сажати, на кострище сжигати, полозья вставляти, четвертовати, рыло некошерно разукраси. Аще и се не споможе, то слово оному срамное изречи, животиной рогатой обозвати и перст серединный показати.
• Аще кто зело близко позади подъезжаючи, мигалом мигамши, да в гудело гудемши, бо невтерпеж ины же крутымя возомнимши, тот суть блудень диавольски и того с седалища стаскивати, ногами побивати, да мигало з гуделом во срам затолкати. Пущай оно там и гудити.
• Кто зимою сугробы з полозьев не расчищамши, якодже оне грохнути на полозья позадние глыбою оледенелой, того самого во сугробе обваляти, во проруби окунути, к полозьям стропами привязати, да катати лихо по деревням и селам, пока стыд оного не застудити.
• Кто во полозьях едя, из колеи во колею мотаючи, да тормозимши, заторище зело множественное сотворяючи, тому каменьем трипудовым во оконце запустити, да на челе слово лихое гвоздищем остроконцым нацарапати, старому на посрамление да малому во лепость.
• Аще дщерь умом скудная в полозьях еде, уста малюючи, очи штукатуриши, беленья мазамши, то надобно дщерь оную за космы черны оттаскати, за груди белы доброродны похватати, да в беленьях вымазати. Боле не надо, бо придет муж ейный и покалечит.
• А аще каков антихристь поворотит направо или налево, огнище поворотное не зажемши, того злодея огнищем сим и пожечи, зеньки окоянные повыкалывати, руки-ноги диаволу пообрывати, сани поломати, да чудище поганое гаишное на него насылати. Пущай пешим ходит, супостат, да законы дорожного толковища учити.
• Кто ползумши вяло во левой колее, во мобилу глаголяши, на всяко ближнего глубоко положимши, тот есмь изверзждень блудливый и надобно е санями бульдозерными потолкати, да в канаву голимую бросати. Пущай в той канаве и глаголит, бес окаянный.
• Якоже кто на парковище супротив сваго места стоямши или два места занимамши яко дщерь беловолосая неразумная, по тому надобно катком проехати, да во лепешку раскатати, дабы мало места занимати буде.
• Аще кто ины полозья подрезамши, тому всяко зверско глумление учинити, на кол сажати, на кострище сжигати, полозья вставляти, четвертовати, рыло некошерно разукраси. Аще и се не споможе, то слово оному срамное изречи, животиной рогатой обозвати и перст серединный показати.
• Аще кто зело близко позади подъезжаючи, мигалом мигамши, да в гудело гудемши, бо невтерпеж ины же крутымя возомнимши, тот суть блудень диавольски и того с седалища стаскивати, ногами побивати, да мигало з гуделом во срам затолкати. Пущай оно там и гудити.
• Кто зимою сугробы з полозьев не расчищамши, якодже оне грохнути на полозья позадние глыбою оледенелой, того самого во сугробе обваляти, во проруби окунути, к полозьям стропами привязати, да катати лихо по деревням и селам, пока стыд оного не застудити.
• Кто во полозьях едя, из колеи во колею мотаючи, да тормозимши, заторище зело множественное сотворяючи, тому каменьем трипудовым во оконце запустити, да на челе слово лихое гвоздищем остроконцым нацарапати, старому на посрамление да малому во лепость.
• Аще дщерь умом скудная в полозьях еде, уста малюючи, очи штукатуриши, беленья мазамши, то надобно дщерь оную за космы черны оттаскати, за груди белы доброродны похватати, да в беленьях вымазати. Боле не надо, бо придет муж ейный и покалечит.
• А аще каков антихристь поворотит направо или налево, огнище поворотное не зажемши, того злодея огнищем сим и пожечи, зеньки окоянные повыкалывати, руки-ноги диаволу пообрывати, сани поломати, да чудище поганое гаишное на него насылати. Пущай пешим ходит, супостат, да законы дорожного толковища учити.
среда, 28 декабря 2011
Твёрдая печенюшка
... что есть невероятно достающие люди. Этакие унылые плаксы или агрессивные дроиды. На этих людей отлично жалуется в дневничках, не называя имен, но всем, разумеется, понятно, на кого идет жалоба. Но дневник - пространство личное, в него не вхожи те, кому входить не надо. А если на развивающемся портале, через который проходят сотни людей, написать о человеке, о том, какой он, что он тебе говорит в личном общении, да еще и назвать по имени - это ли не подло и низко? Как бы тебя не достал человек, зачем настолько марать мнение о себе же? Я не понимаю... И понимаю, что барышня и в самом деле абсолютная дура. Хотя я, кажется, и не сомневался в этом.
понедельник, 26 декабря 2011
Твёрдая печенюшка
"Всё обломалось в доме Смешальских..."
суббота, 24 декабря 2011
Твёрдая печенюшка
Странно, что они пришли так внезапно. Теперь весь город кишит ими: ведьмы, духи, вампиры, упыри. Я много раз задавался вопросом о том, почему это произошло. То ли под Рождество разорвалась какая-то цепь, то ли кто-то разбил зеркальный лабиринт, то ли балующиеся девчонки, гадая «на чертика», вызвали силу помощнее. Я не завидую их участи, если они первыми столкнулись с демонами.
Страх повсюду. Беззвучной волной он растекается по улицам, квартирам, сердцам людей. Он настолько навязчив, что к нему привыкаешь. Иногда он усиливается – и становится невозможно дышать.
Выжившие пытаются приспособиться к мрачной вакханалии, происходящей вокруг них. Единицы все еще пытаются бороться: мы убиваем, режем, жжем, устраиваем засады, внедряемся…
Сегодня я – вампир. Моя извечная бледность остановила выбор на мне. Я знаю, что они учуют новичка мгновенно, окажутся рядом – я не успею и моргнуть, но стираю защитные знаки у дверей квартиры. От ужаса трясутся поджилки. Никто из нас не является безумным смельчаком, даже мой руководитель протягивал мне заряженный револьвер дрожащими руками.
Оружие. Сколько я себя помню, никогда не любил его. Теперь украшенный причудливой вязью, чем-то похожей на арабскую роспись, револьвер – моя единственная защита. Повинуясь каким-то детским инстинктам, я спрятал его под подушку. Никто из нас не профессионал. Мы просто хотим, чтобы наш страх прекратился. Как малые дети, которые просят, чтобы родители не выключали лампы в коридоре на ночь. Наша борьба – это тонкая полоска света в комнате, затянутой мглой.
Конечно, они приходят. Возникают из ниоткуда. Их сразу двенадцать. Я не успел понять, как мой балкон оказался оккупирован чужаками. Вампиры красивы. Девушки и парни. Темнокожие и бледные, брюнеты и блондинки. Они по-хозяйски ходят по квартире «обращенного».
Я знаю, что они не верят мне, но ничего не могу с этим поделать. Остается только брести следом за хрупкой блондинкой, которая, очевидно, руководит всей стаей. А стая рыщет, заглядывает во все углы. И я знаю, что они ищут: что-то, что докажет мою несостоятельность, что-то, что позволит им набросится на меня и растерзать.
Мой страх пробивается жаром. Одна надежда – не заметят капель пота. Хочется распахнуть окно. Хочется, чтобы они ушли. Пусть я не убью ни одного, но хотя бы смогу избавиться от навязчивого их присутствия, от шелеста моих вещей под их пальцами, который тут же замирает, стоит мне только войти в комнату.
Я не успеваю за ними. Я не могу пробраться к револьверу. Мне нечем себя защитить. Улыбаюсь. От страха улыбка получается ужасающей, вздрагиваю, видя свое отражение в окне. Должно быть, блондинка принимает меня.
Почему, почему они не заглянули под подушку?! Или заглянули, забрали, а теперь тянут время, балуясь с моей паникой?..
- До встречи, - она шепчет, глядя мне прямо в глаза, и тянет пухлые блестяще-розовые губы к моим, чтобы запечатлеть свое расположение. Я целую ее. Зачем-то вырвались слова:
- А еще?
И она снова легко касается моих губ.
Они растворились так же внезапно, как и появились.
Пустота квартиры пульсирует. Я слышал, что в квартирах растерзанных всегда видели черную кошку. Этакая метка вампирских рук. Мечусь по комнатам, чтобы найти тварь и придушить. Нет, кошки нет. Облегченно выдыхаю: я умру не сегодня. Не сегодня.
Забившись под одеяло, скорчившись, зажав в каменеющих пальцах револьвер, я засыпаю. Под утро меня разбудил едва слышный шорох. Открыв глаза, я увидел черную кошачью лапу.
Страх повсюду. Беззвучной волной он растекается по улицам, квартирам, сердцам людей. Он настолько навязчив, что к нему привыкаешь. Иногда он усиливается – и становится невозможно дышать.
Выжившие пытаются приспособиться к мрачной вакханалии, происходящей вокруг них. Единицы все еще пытаются бороться: мы убиваем, режем, жжем, устраиваем засады, внедряемся…
Сегодня я – вампир. Моя извечная бледность остановила выбор на мне. Я знаю, что они учуют новичка мгновенно, окажутся рядом – я не успею и моргнуть, но стираю защитные знаки у дверей квартиры. От ужаса трясутся поджилки. Никто из нас не является безумным смельчаком, даже мой руководитель протягивал мне заряженный револьвер дрожащими руками.
Оружие. Сколько я себя помню, никогда не любил его. Теперь украшенный причудливой вязью, чем-то похожей на арабскую роспись, револьвер – моя единственная защита. Повинуясь каким-то детским инстинктам, я спрятал его под подушку. Никто из нас не профессионал. Мы просто хотим, чтобы наш страх прекратился. Как малые дети, которые просят, чтобы родители не выключали лампы в коридоре на ночь. Наша борьба – это тонкая полоска света в комнате, затянутой мглой.
Конечно, они приходят. Возникают из ниоткуда. Их сразу двенадцать. Я не успел понять, как мой балкон оказался оккупирован чужаками. Вампиры красивы. Девушки и парни. Темнокожие и бледные, брюнеты и блондинки. Они по-хозяйски ходят по квартире «обращенного».
Я знаю, что они не верят мне, но ничего не могу с этим поделать. Остается только брести следом за хрупкой блондинкой, которая, очевидно, руководит всей стаей. А стая рыщет, заглядывает во все углы. И я знаю, что они ищут: что-то, что докажет мою несостоятельность, что-то, что позволит им набросится на меня и растерзать.
Мой страх пробивается жаром. Одна надежда – не заметят капель пота. Хочется распахнуть окно. Хочется, чтобы они ушли. Пусть я не убью ни одного, но хотя бы смогу избавиться от навязчивого их присутствия, от шелеста моих вещей под их пальцами, который тут же замирает, стоит мне только войти в комнату.
Я не успеваю за ними. Я не могу пробраться к револьверу. Мне нечем себя защитить. Улыбаюсь. От страха улыбка получается ужасающей, вздрагиваю, видя свое отражение в окне. Должно быть, блондинка принимает меня.
Почему, почему они не заглянули под подушку?! Или заглянули, забрали, а теперь тянут время, балуясь с моей паникой?..
- До встречи, - она шепчет, глядя мне прямо в глаза, и тянет пухлые блестяще-розовые губы к моим, чтобы запечатлеть свое расположение. Я целую ее. Зачем-то вырвались слова:
- А еще?
И она снова легко касается моих губ.
Они растворились так же внезапно, как и появились.
Пустота квартиры пульсирует. Я слышал, что в квартирах растерзанных всегда видели черную кошку. Этакая метка вампирских рук. Мечусь по комнатам, чтобы найти тварь и придушить. Нет, кошки нет. Облегченно выдыхаю: я умру не сегодня. Не сегодня.
Забившись под одеяло, скорчившись, зажав в каменеющих пальцах револьвер, я засыпаю. Под утро меня разбудил едва слышный шорох. Открыв глаза, я увидел черную кошачью лапу.