Был Мната с детства умен и любопытен, любил слушать вечерами сказания, замирал,погружаясь в седые предания,
и все мечтал, что однажды под вечер и с ним приключится волшебная история...
«Никогда не гляди в воды Озера.
Взгляды русалок растворены в омуте, они утянут тебя к самому дну и никогда не отпустят обратно».
Слова эти он помнил с детства, с того самого осеннего дня, когда Дед увидел мальчишку, склонившимся к воде.
Деду было невдомек, как хороши красные листья, усыпавшие зеркальную поверхность воды,
а Мната видел, как неровной строчкой выкладываются листья в причудливые, тогда еще ему незнакомые знаки,
и он плакал, оставляя алые шелковые от влаги росписи.
читать дальшеПомнил, но никогда не мог поверить, что в столь красивом Озере заключено настоящее зло:
как столь прекрасное может быть столь несправедливым?
С детства запомнил он и шепотки, которыми провожали в деревне бабку-знахарку, которая одна лишь
ловила в Озере рыбу да собирала по берегу коренья трав для своих отваров. Помнил и всегда опускал взгляд,
как только приближалась старуха-колдунья.
Заветами была полна его жизнь, с самого рождения Мнаты оберегаемый предками и оловянными фигурками богов
мир его был спокоен. Изредка щемило что-то в груди, только можно ли думать о таком юноше, внуку старейшины,
должно ли видеть в редких грезах воды Озера да покачивающиеся на волнах опавшие листья?
-Грустен ты, парень. – Вздрогнул. Костлявая рука с длинной ладонью и пальцами, унизанными медными кольцами,
с силой сжимала его рукав, а пытливые зеленые глаза всматривались в лицо. Никогда не видел он глаз знахарки,
растерялся и не сразу нашелся. – Знаю, знаю, чего ждешь, все вижу. Пойдем со мной.
И столько силы было в ровном и тихом голосе, что не удержался Мната и очнулся лишь у входа в невысокую избушку,
да и то лишь потому, что властное «Стой здесь!» его остановило.
-Вот, возьми. – В ладонь легли сухие веточки, сплетенные красной нитью с кружевом мха. – Пойдешь на рассвете к Озеру,
опустишь в воду, взглядом проводишь и все-все узнаешь.
-Как же к Озеру? - Собрался было возразить юноша.
-К нему самому, тропкой-тропкой и дойдешь. – Старуха подталкивала его в спину, уже выпроваживая за ворота.
Сжимая ветхий дар в пальцах, парень шел к Озеру. С каждым шагом все ближе сомнения, с каждым вдохом
все ощутимее запрет, вложенный в душу с детства. Десяток раз разворачивался он, делал несколько шагов
и снова возвращался на тропинку вместе со всполохами воспоминаний о красной тесьме, выложенной в воде листьями.
«Неужели углядела ведьма то, что я сам не увидел? Неужели почувствовала бессонные ночи, залегшие у сердца?
А что, коли утянут на дно, да не русалки, а страх да заветы дедовы? Мне ли бояться сказок извечных?
Но не в них ли сердце мира заключается? А не в сердце ли каждого мир?»
Не заметив дороги, дошел Мната до берегов Озера, чуть тронутых нитями первых солнечных лучей.
Скользнул взглядом по глади воды, вобрал в легкие воздуха и опустил связку трав в воду.
Ветром поднявшимся разметало светлые волосы. Издалека донесся запах меда и подсыхающей ржи.
Теплая ладошка коснулась руки юноши. -Ты ли тот, завещанный? – Личико девочки усыпано веснушками,
а глазенки недоверчивые.- Рыбачка прислала?
-Она.
-Не осыпались еще листья, не рано ли? – Девчушка напряженно вглядывалась в каменистое дно озера.
Он уже начал ощущать утреннее тепло на щеках, когда она снова заговорила. – Давно это было. Не упомнит и дед твой.
Заплутала в этих лесах дочь Лета, никак не могла дорогу к дому найти. Звала она на помощь, да никто не откликнулся.
Загрустила дочь Лета, полились из глаз ее слезы, они и наполнили это озеро.
По отблеску солнечному от глади воды и нашел отец потерявшуюся. Торопилась девица домой, обронила ленту,
которая и стала тропинкой к этому месту. Многие люди проходили по ней, дивились на Озеро, селения по берегам строили.
Только сварлива была дочь Лета, стало жаль ей своих слез. Кленовыми листьями закляла она озеро,
чтобы утянуло оно каждого в воды смотрящего на дно, дабы не потешались над горем девушки любопытные. Сказала лишь,
что однажды ранней осенью юноша с глазами цвета камня, смирив годы и предания людские, выпишет на воде имя,
лишь ему известное, и освободит воды Озера.
Удивленно смотрел Мната на рассказчицу:
-Но почему именно мне открылись тайны эти?
Девочка прищурилась, хитро глядя зелеными и совсем не детскими глазами:
-Потому что только ты так искренне верил. Потому что твоя вера зародила свет. Потому что в твоем сердце
красота победила неволю. Потому что никто не разглядел в листве знака, а ты своей же свободой освободил истинное.
Долго смотрел он в детское лицо, считая веснушки на курносом носу, а потом вошел в воду Озера, теплую, прозрачную,
опустил ладони на поверхность, гладя шелковые волны, быстрым взмахом руки вывел памятные знаки на поверхности воды
и задохнулся под новым порывом ветра.
Очнулся Мната на закате. Мягко что-то нашептывали, набегая на берег, волны Озера.
Ни души вокруг, лишь опадающие на воду листья и доносимое ветром отдаленное пение.
Поднявшись, юноша направился к деревне, не чувствуя более иглы тревоги, так верно прошивавшей его сердце с детства.
На подходе к околице его встретила знахарка:
-Слыхал, голубчик, радость-то какая?!
-Какая?
-Нечто не слышал? – на удивление голос колдуньи дрожал, а глаза были полны старческой мути. - Где ж ты
так долго бродил? Заплутаешь так, дурачок!
-Так ведь ты сама…
-Что сама? Что сама? Вот ведь олух! Ходят где-то, бродят… а у нас тут диво!
-Да что же случилось?
Они уже входили в деревню.
-Озеро-то всех пленников своих отдало, все до единого вернулись, живехонькие, праздник у нас, проклятье, видать, снято.
Смилостивилась дочь Лета. Не был ли в тех краях, не слыхал ли чего? – быстрой молнией лукавый
зеленый взгляд метнулся к темным глазам. Он улыбнулся:
-Ничего не слышал, бабушка, не был там.
-Вот как, вот как…- Бабка скрылась за калиткой своего двора.
Из-за кустов калины донесся тихий смех, провожающий парня к дому, да мелькнуло между ветвей веснушчатое детское личико.
и все мечтал, что однажды под вечер и с ним приключится волшебная история...
«Никогда не гляди в воды Озера.
Взгляды русалок растворены в омуте, они утянут тебя к самому дну и никогда не отпустят обратно».
Слова эти он помнил с детства, с того самого осеннего дня, когда Дед увидел мальчишку, склонившимся к воде.
Деду было невдомек, как хороши красные листья, усыпавшие зеркальную поверхность воды,
а Мната видел, как неровной строчкой выкладываются листья в причудливые, тогда еще ему незнакомые знаки,
и он плакал, оставляя алые шелковые от влаги росписи.
читать дальшеПомнил, но никогда не мог поверить, что в столь красивом Озере заключено настоящее зло:
как столь прекрасное может быть столь несправедливым?
С детства запомнил он и шепотки, которыми провожали в деревне бабку-знахарку, которая одна лишь
ловила в Озере рыбу да собирала по берегу коренья трав для своих отваров. Помнил и всегда опускал взгляд,
как только приближалась старуха-колдунья.
Заветами была полна его жизнь, с самого рождения Мнаты оберегаемый предками и оловянными фигурками богов
мир его был спокоен. Изредка щемило что-то в груди, только можно ли думать о таком юноше, внуку старейшины,
должно ли видеть в редких грезах воды Озера да покачивающиеся на волнах опавшие листья?
-Грустен ты, парень. – Вздрогнул. Костлявая рука с длинной ладонью и пальцами, унизанными медными кольцами,
с силой сжимала его рукав, а пытливые зеленые глаза всматривались в лицо. Никогда не видел он глаз знахарки,
растерялся и не сразу нашелся. – Знаю, знаю, чего ждешь, все вижу. Пойдем со мной.
И столько силы было в ровном и тихом голосе, что не удержался Мната и очнулся лишь у входа в невысокую избушку,
да и то лишь потому, что властное «Стой здесь!» его остановило.
-Вот, возьми. – В ладонь легли сухие веточки, сплетенные красной нитью с кружевом мха. – Пойдешь на рассвете к Озеру,
опустишь в воду, взглядом проводишь и все-все узнаешь.
-Как же к Озеру? - Собрался было возразить юноша.
-К нему самому, тропкой-тропкой и дойдешь. – Старуха подталкивала его в спину, уже выпроваживая за ворота.
Сжимая ветхий дар в пальцах, парень шел к Озеру. С каждым шагом все ближе сомнения, с каждым вдохом
все ощутимее запрет, вложенный в душу с детства. Десяток раз разворачивался он, делал несколько шагов
и снова возвращался на тропинку вместе со всполохами воспоминаний о красной тесьме, выложенной в воде листьями.
«Неужели углядела ведьма то, что я сам не увидел? Неужели почувствовала бессонные ночи, залегшие у сердца?
А что, коли утянут на дно, да не русалки, а страх да заветы дедовы? Мне ли бояться сказок извечных?
Но не в них ли сердце мира заключается? А не в сердце ли каждого мир?»
Не заметив дороги, дошел Мната до берегов Озера, чуть тронутых нитями первых солнечных лучей.
Скользнул взглядом по глади воды, вобрал в легкие воздуха и опустил связку трав в воду.
Ветром поднявшимся разметало светлые волосы. Издалека донесся запах меда и подсыхающей ржи.
Теплая ладошка коснулась руки юноши. -Ты ли тот, завещанный? – Личико девочки усыпано веснушками,
а глазенки недоверчивые.- Рыбачка прислала?
-Она.
-Не осыпались еще листья, не рано ли? – Девчушка напряженно вглядывалась в каменистое дно озера.
Он уже начал ощущать утреннее тепло на щеках, когда она снова заговорила. – Давно это было. Не упомнит и дед твой.
Заплутала в этих лесах дочь Лета, никак не могла дорогу к дому найти. Звала она на помощь, да никто не откликнулся.
Загрустила дочь Лета, полились из глаз ее слезы, они и наполнили это озеро.
По отблеску солнечному от глади воды и нашел отец потерявшуюся. Торопилась девица домой, обронила ленту,
которая и стала тропинкой к этому месту. Многие люди проходили по ней, дивились на Озеро, селения по берегам строили.
Только сварлива была дочь Лета, стало жаль ей своих слез. Кленовыми листьями закляла она озеро,
чтобы утянуло оно каждого в воды смотрящего на дно, дабы не потешались над горем девушки любопытные. Сказала лишь,
что однажды ранней осенью юноша с глазами цвета камня, смирив годы и предания людские, выпишет на воде имя,
лишь ему известное, и освободит воды Озера.
Удивленно смотрел Мната на рассказчицу:
-Но почему именно мне открылись тайны эти?
Девочка прищурилась, хитро глядя зелеными и совсем не детскими глазами:
-Потому что только ты так искренне верил. Потому что твоя вера зародила свет. Потому что в твоем сердце
красота победила неволю. Потому что никто не разглядел в листве знака, а ты своей же свободой освободил истинное.
Долго смотрел он в детское лицо, считая веснушки на курносом носу, а потом вошел в воду Озера, теплую, прозрачную,
опустил ладони на поверхность, гладя шелковые волны, быстрым взмахом руки вывел памятные знаки на поверхности воды
и задохнулся под новым порывом ветра.
Очнулся Мната на закате. Мягко что-то нашептывали, набегая на берег, волны Озера.
Ни души вокруг, лишь опадающие на воду листья и доносимое ветром отдаленное пение.
Поднявшись, юноша направился к деревне, не чувствуя более иглы тревоги, так верно прошивавшей его сердце с детства.
На подходе к околице его встретила знахарка:
-Слыхал, голубчик, радость-то какая?!
-Какая?
-Нечто не слышал? – на удивление голос колдуньи дрожал, а глаза были полны старческой мути. - Где ж ты
так долго бродил? Заплутаешь так, дурачок!
-Так ведь ты сама…
-Что сама? Что сама? Вот ведь олух! Ходят где-то, бродят… а у нас тут диво!
-Да что же случилось?
Они уже входили в деревню.
-Озеро-то всех пленников своих отдало, все до единого вернулись, живехонькие, праздник у нас, проклятье, видать, снято.
Смилостивилась дочь Лета. Не был ли в тех краях, не слыхал ли чего? – быстрой молнией лукавый
зеленый взгляд метнулся к темным глазам. Он улыбнулся:
-Ничего не слышал, бабушка, не был там.
-Вот как, вот как…- Бабка скрылась за калиткой своего двора.
Из-за кустов калины донесся тихий смех, провожающий парня к дому, да мелькнуло между ветвей веснушчатое детское личико.