На скалу можно взобраться – и упасть с обрыва, скалу можно обойти, проложив путь для трусов, а порой скалу следует проломить, пройдя сквозь преграду, уничтожив ее раз и навсегда.
Кто не смотрел в юности "Элен и ребята", тот не оценит моего восторга. Помню целые страстные эпопеи, которые мы разыгрывали, подражая героям сериала. Эх, молодость-молодость! Vive la France!
O mon dieu! * Элен и Николя, хоть в это и не верится, не вместе. Николя стал фотографом, живет в плавучем доме на Сене и встречается с другой. * Жозе и Бенедикт тоже пережили расставание: Бенедикт даже успела побывать замужем за другим, но брак распался, и Бене снова вернулась к Жозе. Вместе они открыли ресторан вдали от городской суеты. * Джоанна вернулась в родной Техас без своего Кри-Кри, который остался во Франции, нашел новую невесту и занялся музыкальной карьерой. Все считают Джоанну погибшей в авиакатастрофе, хотя, на самом деле, она выжила. * Ну а Элен занимается благотворительностью и гуманитарной деятельностью: спасает людей в Эфиопии.
Это не смешно! Урок. Звонит мой телефон. - Здравствуйте! Я мама Васи Иванова, мне срочно нужны оценки моего сына за всю прошлую четверть. Сделайте мне выписку. - Хорошо. Завтра я передам ее вам. - Нет, вы не понимаете. Мне она нужна срочно. Вы обязаны мне ее предоставить в течении пятнадцати минут! - У меня урок! И потом еще уроки! Я сделаю вам выписку к завтрашнему дню. - Что ж хорошо!
Через пять минут стук в дверь кабинета. Директор. - Марь Иванна, можно вас на минутку? ... - Марь Иванна, мне только что позвонили родители одного из ваших учеников и сказали, что отказались предоставить им немедленно оценки их ребенка. - Да, мне звонили пять минут назад, но у меня же... - Вы что себе позволяете! Вы обязаны предоставить выписку оценок немедленно! Так что потрудитесь выполнить! И если на нашу школу будет аложен штраф, то имейте ввиду, оплачивать его будете вы из своей заработной платы! ... - Дети, выполните задание №2 на странице 152, я скоро подойду.
Учительская, через 10 минут. - Здравствуйте, это классный руководитель вашего сына. Послушайте оценки вашего сына... Да, я знаю, но... Хорошо, я подготовлю.. - Марь Иванна, вы что тут делаете? Вы должны быть на уроке. Там седьмой класс играет в футбо чьим-то портфелем! Немедленно вернитесь в класс! - Да, но мне нужно сообщить... - Да, как вы только посмели оставить детей одних! Они сказали, что вас уже минут пятнадцать нет! - Но, директор мне только что.. - Я это так не оставлю! Сейчас же составлю протокол о нарушении трудовой дисциплины! И скажите спасибо, что не попросила директора наложить на вас штраф. ...
К несчастью это не вымысел! Вернее, в скором времени не будет таковым!
- Если они такие умные, то пусть объяснят лучше, почему Киев - мать городов русских. Не, ну почему русских - ладно, понятно. Но почему Киев - мать? Он же - отец? - А я скажу тебе. Это потому что Москва - порт пяти морей. - О, а этот ответ меня устроил. - А вот вопрос, почему кинологи занимаются не кино, а собаками, вот тут неизвестно. - Допустим, это тоже потому что Москва - порт пяти морей. Но вот почему Саша не женится на Вике, вот это - непонятно... - Пожалуйста. Вот ответьте мне. что больше всего напрягает в женатом состоянии? - Что Москва - порт пяти морей!
Сегодня был один из самых ужжжаснейших дней за последнее время. Приехал упырь и поднял меня гораздо раньше положенного моим будильником, потому что, блять, никто в моей квартире не слышал звонков в дверь, кроме меня. Вредоносная скотина мог бы и поскрипеть своим интеллектом, предупредив о том, что приедет, чтобы дверь закрыли не на защелку, а на ключ, чтоб мог отпереть без шума. Но мы ж не такие, ага-ага, она откроет, ага-ага, ей спать, пля, не надо, а нафига спать-то? Зачем вообще пытаться не будить того, с кем живешь: не фигачить дверями, не разговаривать в голос, не хреначить ложкой по сковородке. Вот нах? Правильно, нах! ... И, черт возьми, ненавижу, когда трогают мои вещи! Не трожьте, блин! А тронули, обратно кладите! Что, сложно так это сделать? ... И чертов грипп витает по всему универу, а вопли коллег "а-а-а, я умираю-умираю, щаспрямсдохну, аспирину мне и нотариуса!" бесят попросту. Ну сдохни тихо, чего убивать настроение всем вокруг? ... И урод этот, у которого руки даже не из жопы растут, а в жопу растут, который формировал дела по порученному мне контингенту, нахрена отдельно выписки из приказов засандалил? Узнала бы кто, прибила бы на месте. 4 года, каждое дело - проверь, найди, всунь, простите, выписку, найди, проверь, всунь... Весь гребаный день! ... И дворников всех надо поувольнять к чертям собачьим и нанять нормальных людей, которые хотят иметь хоть какую-то копейку, а не пиздеть, опершись на лопаты. Пробираться сквозь эти сугробы невозможно! Матвиенко - в сад, пешком, по снегу, а рядом чтоб трасса - и грязью с ног до головы! Лучи моей ненависти сегодня особенно палящи. Кто не спрятался, я не виноват.
Японцы решили заменить безличные и бесполезные майкрософтовские сообщения об ошибках системы на поэтические, в стиле хайку. Вот примеры сообщений в стиле Дзен :
Твой файл был так велик И, должно быть, весьма полезен, Но его больше нет.
Сайт, который ты ищешь, Найти невозможно, Но ведь не счесть других...
Хаос царит в системе. Подумай, раскайся и перезагрузись. Порядок должен вернуться.
еще прелестьПрограмма закрывается: Закрой все, над чем ты работал. Ты запросил слишком много.
Вчера оно работало, А сегодня не работает. Это - Виндоус...
Успокойся. Твой гнев немногого стоит. Сеть упала.
Зависание Превращает твой дорогущий компьютер В простой камень...
Три вещи вечны: Смерть, налоги и потеря данных. Догадайся, что случилось.
Ты вступаешь в реку, Но река не остается прежней... Этой web-страницы здесь уже нет.
Памяти не хватает... Мы хотим обнять небо, Но никогда не сможем.
Набей заново документ, Который ты ищешь... Он, увы, был затёрт.
Серьезная ошибка... Все ярлыки пропали... Экран... память... все пусто.
Под теплым одеялом мыслей и воспоминаний уютно. Это не какое-то огромное пуховое одеяло в шелковом дорогом пододеяльнике, это не беспечный пледик в клеточку с кистями, это не простынь с аляповатым рисунком из Спанч-бобов и бабочек, это старенькое советское одеялко-полуторка. Наверное, все, кто проводил свое детство в USSR, знают эти однослойные одеяла с размытыми рисунками а-ля лепестки гигантского цветка в духе гжель. Вот мое одеяло мыслей и воспоминаний именно такое. Оно тешит, лелеет, греет. Нужно бы выставить коленку в угоду жарящей батарее - или ветру из приоткрытого окна, но лень. Я лежу и думаю о разном: приходят обрывки сказок, которые я не напишу никогда( например о том, что пока мы спим, какой-то ночной пастух выгоняет наши кровати пастись на звездном небе), выныривают обрывки чувств и крошечных ежедневных обидок, размышляпствования о том, как я проведу завтрашний день или буду жить в небольшом доме у моря в Норвегии... А потом зачем-то я начинаю вспоминать о другом, не о мечтах, а о прошлом. И посещает меня под этим моим одеялом - признаться, в эти минуты оно не такое уютное, как казалось прежде, - одна простая мысль. О том, что пора бы простить себя. За то, что не убежала когда-то на улицу, а ведь могла, за то, что не рассказала никому, а ведь защитили бы, за то, что оставила кого-то очень... живого, за то, что... Да мало ли этого "что"? И я лежу и прощаю себя. За людей, которых не удержала, за тех, кого ранила и не попросила прощения, за нелепые вечера и целые месяцы, потраченные... на жизнь, какой она мне виделась. Наверное, есть в этом какое-то мазохисткое удовольствие - и я его не отрицаю. Я просто прощаю себя за то, что не смогла ненавидеть тех, кто и без меня уже наказал себя, за то, что я их жалею, прощаю за то, что очень долго жила совсем одна со своими тайнами, за то, что ленива, не политкорректна, не сдержана, нуждаюсь в советах, не хожу на выборы, плевала на рационализм, верю в теорию заговоров, курю и ругаюсь матом, пишу сказки, а не нравоучения, не выработала никакой личной философии... И люблю себя - такую. И такая в этот момент красотка, хоть в гроб клади! Кстати об этом. Что будут говорить о нас, когда нас не станет? Представили? Поминки, бабки-дедки, внуки, куча людей, до которых тебе при жизни вообще не было никакого дела... И все ж они говорят... о том, что ты был добрым, чутким, умным(это если постараться при жизни), талантливым во всем(это если особых завистников рядом не будет), и никто не станет вспоминать о том, что ты не умел соблюдать чертову субординацию в коллективе или пил в одиночестве, или жалел креветок за то, что у них такие несчастные глаза, или волновался по пустякам и делал глупости(все будут говорить только о твоих великих свершениях, не иначе!), или наплевательски не читал Гражданского кодекса РФ и тебе, в общем-то, пох на него было... Так вот если никто и не вспомнит об этом через 100 лет, так почему я заморачивалась этим так долго? Ну не стану я образчиком серьезности, ну не влюблюсь заново в Достоевского, ну не возненавижу я лютой ненавистью, ну не напишу реалистичную книгу в духе графа Толстого или Довлатова, ну не переубежу я всех кретинов в мире не быть кретинами .... и что? В том-то и дело, что ничего. "И пусть", - сказала бы героиня "Вечного сияния чистого разума". Зачем-то представила себя с синими волосами и плотнее закуталась в одеяло. Мне тепло и совершенно спокойно. Всем, кому должен, я прощаю! А вот так, просто потому что не хочу рассыпать сухие хлебные крошки на свою удобную кровать. Или для того, чтобы лет через 20 выпинать с постели огромное пуховое одеяло в шелковом пододеяльнике, достать с антресоли советское крохотное одеяльце, завернуться в него - и от души разреветься. А впрочем, это совсем другая история, и будет ли она быть - большой вопрос.
А давайте заниматься няшными глупостями: Вы отмечаетесь в комментах, а я пишу три слова, с которыми вас ассоциирую. Нести фмоб к себе желательно, но не обязательно.
Я пребываю в культурном шоке под заголовком "Докатились". Я бы откомментировала это, но возмущаться, философствовать, злорадствовать или говорить "ну хоть что-то" как-то не хочется. У меня минута молчания по современности.
"В Москве стартовал новый социальный проект. Билборды социальной рекламы, призывающие читать книги, уже появились на улицах Москвы."
Название: "Роза в твоих руках" Автор: Ласточкин Фандом: "Отныне я – твой меч" Рейтинг: G Жанр: femslash, romance Пейринг: Раника/Лала От автора: Любимому писателю посвящаю. И я все еще не пишу "такую" прозу.
ознакомитьсяНовый дар короля был прекрасным. Пусть и израненным воинами, добывшими гордость северных князьков. Раника поневоле залюбовалась небывалой красотой подарка. Непривычной. Холодной. Снежной. Юная пленница казалась такой же хрупкой, как лед, её светлые волосы отливали золотом на солнце, а узкие полоски черной ткани – остатки одежды девушки – выглядели порезами гигантских мечей. Сердце Раники сжалось от сочувствия при взгляде в голубые чистые глаза, перепуганная девочка не смотрела на королеву, а куда-то за стену, наверное, обращаясь взглядом к родным лесам, шумящим высокими кронами, к рекам, разливающимся поздней весной, к покрытым мхом скалам, о которых будущая госпожа не имела никакого представления. Наверняка, провела всё время в этих выточенных ветром дворцах, на мягких подушках, у окон с занавесями из шелка. Рабыня перевела прямой взгляд на королеву – гордость северных князей всё еще говорила в ней. Раника вздернула бровь, жестом приказала служанкам удалиться, продолжая рассматривать подарок: - Как тебя зовут? - Лала, - северянка знала язык южан, когда-то её отец вел торговлю с империей, а один из купцов обучил девушку этому наречию. - Я – владычица Сидерима, Раника. Твой род осмелился проявить неуважение к короне, и теперь ты обеспечишь лояльное отношение вашей знати к сидеримскому двору. – Молодая королева ослепительно улыбнулась, вкладывая в мимику всё величие, какое могла изобразить, и качнула изящное золотое плетение серьги кончиками пальцев, стараясь подчеркнуть пренебрежение. Она уже давно перестала быть той маленькой девочкой, которой прибыла в сидеримские земли. Раника расцвела вместе с государством своего супруга, превратившись в женщину сильную, спокойную, красивую, достойную своего мужа и любви народа. Она одинаково ровно относилась к слугам, военным или крестьянам, со страстью же – к супругу. Ранику восхищала его смелость и отвага, политический ум и хватка, сила, которая сквозила даже во взгляде, и бесконечное стремление сделать всё, что станет благом для Сидерима. Однако супруг гораздо больше уделял внимания делам государственным, нежели своей королеве. Всегда. Конечно, он баловал её, конечно, он ждал наследника, конечно… но единственной любовью Садара был Сидерим. Раника поскорее выбросила подобные мысли из головы и царственным жестом подозвала к себе девушку. – Ты ни в чем не будешь нуждаться, если будешь покорной, не будешь пытаться сбежать и выявлять неуважение. Твоя дальнейшая судьба будет решаться здесь, не перечеркни собственную жизнь опрометчивым поступком, Лала. Северянка гордо вздернула подбородок, но смолчала. Спустя мгновение в комнату вошли вновь вызванные служанки. - Умыть, одеть и причесать. В покоях сидеримской королевы не будет нищих. Раника и не предполагала, что еще большую красавицу приведут в её покои спустя несколько часов. Облаченная в легкие многослойные одежды из полупрозрачной ткани, с украшенными браслетами тонкими запястьями, сплетенными волосами цвета солнца Лала могла поспорить в красоте с самой королевой. Улыбка госпожи была говорящей.
Неделя проходила за неделей. Лала перестала бояться всех вокруг, но едва ли обменялась с кем-то парой слов. Она предпочитала оставаться в стороне от смеющихся приближенных королевы, от их песен или чтения, предпочитая уединенные уголки покоев Раники. Королева видела происходящее и снисходительно позволяла Лале прятаться – придет время и северная красавица поймет, что дороги из дворца ей не будет, поэтому смирится и станет… чем? кем? с чего вообще такие мысли о подарках? Садар часто дарил Ранике девушек: служанки с кожей цвета ночи, знахарки с востока, предсказательницы с перьями, вплетенными в волосы – все они были украшением и изыском, вещами из тех, что показывают посольствам, как доказательство власти короля, но Лала была не такой. Но почему, Раника не могла бы сказать. Было что-то во взгляде голубых глаз, в линии губ, ни разу не дрогнувших в улыбке, во взмахе пальцев, тянущихся к винограду, что невольно завораживало, притягивало, от чего щемило в груди…
- Мне говорили, что ты играешь… Какой из инструментов тебе по душе? – Раника поднялась с подушек, подошла к девушке и жестом указала на низкий столик, где лежали флейта, лютня, свирели. Лала замешкалась – играть для пленителя было унизительно, но взгляд миндалевидных темных глаз был теплым, а улыбка Раники пленяла не хуже тех пут, которыми связывали Лалу воины Садара, – и девушка потянулась к свирели. - Что это у тебя? Поранилась? – Раника взялась пальцами за запястья Лалы, разворачивая ладони. На светлой коже черные линии татуировки рисовали розовые бутоны. Королева изумленно смотрела на руки девушки. – Что это? - Символ. - Чего? Разве розы растут в ваших краях? - Нет, но когда в нашем роду рождались девочки, на кожу им наносили подобные рисунки – знак того, что женщины рода прекрасны, но свободны – стоит сильнее сжать в ладони, шипы изранят кожу. Раника задумалась, всё еще держа в руках прохладные ладони Лалы, всё еще хранящие холод заснеженных горных хребтов. Свобода. Такое хрупкое юное создание, а уже стремиться к ней. Почему? Потому что так воспитали? Королева заглянула в глаза девушки. Эта голубая сталь, сквозящая в ней, и не позволяла Лале петь, танцевать и улыбаться, эта сталь звала на свободу певчую птичку, но разве же знает она, что такое свобода? Одна, в таком опасном мире, полном войны и чужих устремлений. Порыв отпустить сменился желанием защитить, совсем не материнским – Раника не годилась бы по возрасту и в старшие сестры девушке. Сделать гордую розу своей. Поселить в холодных глазах тепло южных песков. Вырвать из её сердца обжигающе-холодный ветер… - Ваше величество… - Ах да, ты хотела мне сыграть, - Раника опомнилась, отпуская пленницу и добавляя голосом, не терпящим возражений. – Играй. Музыка разлилась по комнате: сначала тихим напевом, словно смущенно раздвигающим воздух, затем всё увереннее и ярче, захватывая. Королева закрыла глаза и вся отдалась непривычному сплетению звуков, резко оборванному… Лала не отнимала свирель от губ, просто вмиг перестала дышать: закатное солнце запуталось в волосах Раники, тени подчеркнули каждую черточку королевского лица – она вся была игрой света и тени, настолько восхитительной, что прерывалось дыхание. Королева обернулась, наваждение не исчезло, лишь плеснулось в глазах Раники темной волной, резануло по сердцу улыбкой… - Думаю, на сегодня достаточно, - Раника вынула из непослушных пальцев девушки свирель, поднесла её к губам, чувствую еще тепло и влажность прикосновения чужих губ. Легкая мелодия звучала лишь несколько секунд, а затем прервалась – как прервался поцелуй. Лала прикусила губу. – Теперь она твоя. Это мой тебе подарок. Раника протянула свирель пленнице. Поклон - и первая искренняя улыбка заиграла на губах Лалы.
- Ваше величество… - Иногда Ранике казалось, что Ларминиз незримо присутствует в каждом уголке дворца и способен при необходимости просто выходить из стен. – Простите, я напугал вас. - Прощаю, и вряд ли могу просить вас ходить менее бесшумно, - Раника улыбнулась и получила ответную улыбку. Жрец осторожно взял королеву за локоть, выходя в крытую галерею. Комнаты располагались по левую руку, по правую же – оазисом среди каменного сплетения архитектуры лежал небольшой садик. Розовые кусты расцвели в этом году небывало пышно. Богатый красный, изысканно белый, нежный розовый. Королева остановилась у одной из ветвей, погладила пурпурный лепесток. – Вы хотели о чем-то поговорить?.. - Хотел лишь заметить, что наша королева прекрасней тысячи тысяч роз, – улыбка Ларминиза явно говорила о том, что не только о красоте владычицы Сидерима он хотел бы говорить. – И безмерно прозорлива. - О чем это вы? - О том, как тонко вы ведете внешнюю политику… - Позвольте заметить, что вчерашний прием послов… - Нет-нет, послы вами очарованы безусловно, но я о более тонком вашем ходе. – Раника изогнула бровь, а Ларминиз продолжил. – Я наслышан о том, как вам удалось укротить северную княжну. Похищение её было верным шагом – горские князья больше не позволяют себе вылазок к нашим полям. Но ваше величество пошло дальше, располагая пленённую в своих покоях, проводя с ней времени больше, чем с кем-либо еще, посвящая её в тонкости дворцового этикета, выезжая с ней за пределы города… Что может быть умнее, чем сделать врага своим другом? – Жрец, казалось, стаивал елеем к ногам королевы. Но она достаточно знала о советнике Садара, чтобы понимать – растопить этот кремень не могла бы и лава. - Теперь юная Лала никогда не станет говорить о Сидериме дурно – здесь живет её лучший друг, королева Раника. Держите эту розу в своих руках, не отпускайте. Ларминиз склонился в изысканном поклоне, словно отдавая честь уму правительницы. Раника не знала, что возразить, да и нужно ли было это делать, даже не смотря на то, что правительница воспринимала происходящее совсем иначе. Королева всего лишь минуту разглядывала тончайший шелк розовых лепестков, но, когда подняла глаза, Ларминиз уже исчез – не иначе как снова прошел сквозь стену.
Раника остановилась в дверях. Бархат занавеси скрывал королеву, которая слушала и едва ли дышала. Лала наигрывала новую мелодию на свирели. Уже почти год прошел с тех пор, как она оказалась в этом дворце. Уже почти год она провела рядом с Раникой. Молодая королева ни разу не обидела заложницу, напротив, всегда была ровной в отношении к Лале, лишь иногда застывала, глядя на пленницу, лишь иногда прикасалась к её руке, разглядывая рисунки на ладонях, лишь иногда их дыхание смешивалось, когда они спали в одной постели холодными ночами. Лишь иногда. Хотелось ли Лале, чтобы это «иногда» стало для неё «всегда»? Мелодия скакнула неверной нотой и снова плавно вернулась в прежнее русло. Раника была добра, умна, прекрасна, стала другом, а не повелительницей – почти год… И отчего так безумно больно, когда она уходит в покои мужа, почему так одиноко, когда говорит с кем-то, кроме неё, почему так пусто, когда королева оставляет её одну?.. - Ты прекрасно играешь, - Раника тоже умела ходить бесшумно. Лала вздрогнула от неожиданности, но улыбнулась, поднимаясь навстречу, - Сиди, я хочу тоже посидеть с тобою рядом. Раника опустилась в подушки, так близко, что их плечи соприкасались. На мгновение показалось, что все звуки дворца смолкли, и тишина окутала их, притягивая друг к другу. - Ваше величество… - Раника. - Раника… - Свирель выскользнула из пальцев, прокатилась по складкам одежды. В попытках поймать её их пальцы сплелись, и слова рассыпались в дым. Не королева и заложница смотрели друг на друга, не подруги, две юных девушки – снег и огонь – не отводили взгляда, каждая по-своему унимая биение сердца. – Его величество… - Да. – Тоска сжимала сердце молодой королевы, но голос не дрожал. – Его величество подписал договор с твоим народом. Теперь ты вольна уйти. Лала не отпускала пальцев Раники, заглядывая в глаза правительницы, словно ища в них ответа на свой вопрос, который вряд ли решилась бы высказать вслух. Ветер покачивал шелковую ткань оконных занавесей. Тонкий запах роз проникал вместе с ним в комнату. - А если… - Неслышные слова, одними губами, пересохшими и дрожащими. - Останься. – Приказ ли это? Просьба ли? Раника не знала и не задумывалась, мечтая лишь оказаться свирелью для этих сухих губ, почувствовать прикосновение дыхания, тепло тела, хоть на мгновение не быть королевой, но лепестком розы, сорванным с бутона, скользящим по ветру. И желание было услышано трепетным касанием, мягкостью поцелуя, теплотой прикосновения, шепотом ветра, перепутавшего пряди волос. – Даже если твои шипы изранят. - Ты срезала все шипы, Раника, осталась роза, цветущая лишь в твоих руках.
В моем сознании завелся какой-то Иуда, не иначе. Только соберусь уснуть, какая-нибудь мысль зловредная вползет в голову - и на полночи: "People who are hungry, People who are starving..." Мироздание, я однажды высплюсь, ведь правда?
Название: «Камень из шелка» Автор: Ласточкин Фандом: «Отныне я – твой меч» Рейтинг: R Жанр: slash, drabble Пейринг: Кирит/Кассим От автора: Я не пишу эротическую прозу.
... А впрочем, сказка не о том, Кто пил вино и страсти елей, Она о звере, что заснул Под лапой одинокой ели.
ОзнакомитьсяОн был погружен в само удовольствие. Не осталось никаких мыслей или чувств, кроме наслаждения. Тончайший шелк охлаждал тело, не нагреваясь, благовония погружали в истому и одновременно расслабляли, запах вина и разгоряченной кожи всё еще щекотал ноздри. Генерал перевернулся на живот и закрыл глаза. То ли он погрузился в сон, то ли шаги жреца были как всегда бесшумны, но он вздрогнул от неожиданного прикосновения губ к позвоночнику. Обостренная в битвах реакция была стремительной. Протянуть руку, схватить кинжал, перевернуться и приставить нож к горлу – Кирита. Тот не дрогнул, даже зрачки не сузились: - Теперь ты решил меня убить? Генерал неспешно повернул лезвие плашмя, проводя холодным металлом по шее священника: - Нет, убить тебя было бы слишком простым решением. - А с каких пор ты ищешь сложные решения, Кассим? Резким был только взмах пальцев. Лезвие мягко вспороло ткань одежды, соскальзывающую на постель. Кинжал был отброшен, как только всё одеяние жреца превратилось в лоскуты. Теперь они были равны: обнажены и горячи. Теперь их противостояние, выливавшееся ранее в словесные перепалки, приобрело совсем иной аромат – изысканнейшей страсти. Когда это началось и чем завершится, военный думать не желал. Давно остались в прошлом те часы, когда он корил себя и приказывал себе остановиться. Давно уже его тело стало покорным ласкам уверенных пальцев, теплых губ и твердой плоти. Нет, он не стал мягче, нет, не стал сдержаннее, он превратился в гранит, раскаленный солнцем и ждущий волны, яростной, темной и омывающей. Его волной стал жрец. Его жрец. Едкий Кирит, несносный служитель культа, самовлюбленный всезнайка, заносчивый и… Стон сорвался с губ, обрывая мысли. Губы жреца вступили в игру, Кассим сдался в плен еще до начала боя. А жрец и не думал принимать поражение, он измывался над заключенным в объятиях с таким сладострастием, словно мстил за каждое резкое слово, за каждый заданный генералом неуместный вопрос, за все те взгляды, которыми был одарен, стоило им пересечься в залах дворца. Касания языка обжигали огнем, зубы впивались в кожу – а генерал мог лишь вскрикивать, разрывать шелк простыней и молить о пощаде. Сейчас. Сейчас он был таким. Расслабленным ночью любви, сонным и почти покорным, однако пальцы его все настойчивее сжимались на плечах жреца, призывая того спускаться укусами все ниже, приказывая творить ласку куда более откровенную, так шокирующую его прежде, но столь желанную сейчас. Губы Кирита были настолько же настойчивыми, как и его пальцы, разводящие ноги военачальника в стороны. Кассим попытался сопротивляться – настолько беззащитным быть нельзя. Нельзя позволять рту этого человека вытворять с его плотью подобное. А губы сжимались все плотнее, язык бился о кожу, заставляя вздрагивать и выгибаться высоко над постелью. - Не смей, слышишь… - голос предал, срываясь в хрип. - Твое тело говорит обратное. – Жрец оторвался от ласк. – Оно гораздо умнее тебя. Пальцы толкнулись в горячий проход. Мышцы судорожно сжались. Кассим зарычал – и двинулся им навстречу. Кирит удовлетворенно улыбнулся, не останавливаясь более, заостряя движения пальцев до болезненных рывков. Кожа генерала пахла сладострастием. Сильное тело билось в конвульсиях желания. Кто-кто, а Кирит знал, насколько это тело может быть послушным, насколько Кассим может быть сумасшедшим: стоило довести его до грани, как он превращался из сдержанного мужчины в степной ураган, бешеный и лишающий священника хоть какого-то представления о святости. Не было пределов, как только обнажалась смуглая кожа, как только пальцы запутывались в темных волосах, как только… - Не противься мне, это утомляет. Серебро прядей скользнуло по лицу Кассима. Кирит склонился над военным, нависая на вытянутых руках, скользнул кончиком языка по губам и взглянул в полыхающие желанием глаза. - Ты слишком много болтаешь! Жесткие пальцы впились в его шею, притягивая для поцелуя. Не отрываясь от губ, жрец проник в тело. Шипение, но не дрогнувшие ресницы. Еще чуть глубже. Кассим дернулся и открыл глаза. Наслаждение телом смешалось с противостоянием взглядов. Не моргнуть. Выдержать взгляд темных глаз, протестующих, умоляющих, ненавидящих и призывающих. Да, мой генерал. Все быстрее и быстрее, обжигаясь о кожу, плавясь во все нарастающем темпе, сжимая в руках и подталкивая к себе, проникая и выскальзывая, срывая стоны с губ и даря вскрики. Жестче. Сильнее. Отдавая и забирая себе. Почти яростно. Утопая в сумасшествии. С новым толчком Кассим вздрогнул, обвивая ногами бедра жреца, отчаянно прижимая к себе, и забился в оргазме. Дыхание окончательно сорвалось, высушивая губы частыми вздохами. Кирит же, неумолимо доводя военного до очередного всплеска, не останавливался, с трудом сдерживаясь от желания немедленно раствориться в этом теле. Снова и снова вбиваясь, вжимая в постель – позволив себе экстаз лишь тогда, когда генерал отдался второй волне наслаждения. Жрец, вздрагивая, опустился сверху, и тут же поплатился за секундную слабость. Генерал опрокинул его на спину и впился поцелуем в губы, наказывая, испепеляя, вдавливая в шелк подушек, отрываясь и глядя в глаза: - Ты мне за это ответишь. Губы дрогнули в тщательно скрываемой усмешке: - Ты будешь удовлетворен ответом, и не раз.
Крошечная утренняя приятность. Вахтер, который вечно донимал меня своим "Покажите документы!" и суровым взглядом аки я похожа на шахидку в тридцати поясах, сегодня пропустил меня прежде, чем я попросила, и сам - даже без моего робкого "шестой и архив" - протянул мне ключи. Два месяца - и уже почти как в любимом кафе.
- Слушай, где тут яйца Дениса? Он их мне завещал... И вот сметана, он ее тоже завещал... - Жаль, он не завещал тебе ту кастрюлю с рисом, которую я отмывала.