Глупость родом из февраля

"ДУМАЕШЬ МНЕ ЛЕГКО МЕЖДУ ВАМИ ДВУМЯ?"

Нет. Не думаю. Я вообще стараюсь об этом не думать.
А у нас снова западает капс, дружище.
А ведь ничего мы не делим. Мы просто в очередной раз вспомнили о Докторе.
Столько раз я хотел послать Айболита к чертям, да вот не успел. Он меня опередил.

Смешно. Было бы. Если бы не было грустно.

Все настроение, выстраиваемое легко дающейся рифмой, насмарку.

Да, я хочу написать охренительный пост о том, как меня затрахало такое положение дел, но я не буду.

Я допью эту бутылку и пойду спать, сжевав по дороге пару позапрошлогодних вафель.

Хотя если вспомнить...

Он доктор. Не Живаго и не Кукоцкий. У него княжеское имя и синие глаза.
Он много курит, а в свободное время ползает по стройкам,
трахает своих друзей, в следствии чего друзей не имеет, и пьет беленькую.

Он способен разрыдаться после того, как ему не удалось спасти умирающую девочку, вспоминать ракового пациента,
научившего его ценить жизнь, ругаться матом на надоедливых поклонников(иц) и восхищаться солнцем.

Он любит "Завтрак у Тиффани" и "Достучаться до небес". Слушает рок и отчаянно ругается на реперов.
Наша песня - Полонез, Чиж & Ко.
Бог его знает, почему.
Потому что нам обоим нравится Чиграков?

Он вечно цитирует какие-то непонятные стихи, острословит, когда всем - в том числе и ему - паршиво.

Он, как никто иной, умеет смеяться, ставить меня на место, возвращая с небес на землю, удивляться и радоваться,
при этом оставаясь, как лошадь, серьезным, и дурить так,
что закачаешься от одного единственного рассказа о его "подвигах".

В его роду русские дворяне и казаки. Он живет в Киеве. Он никогда не отвечает на вопрос "Как дела?"
В его квартире вечный беспорядок. Он не отмечает день рождения. Он верит в судьбу. Он ищет жемчужину.

Он - человек привычки. Он ценит уютность бидермайера, тюль на окнах и тишину ночных разговоров.
Он смотрит в темные окна и хранит молоко в пакетах на подоконнике.

-Мне нравятся твои стихи, но ведь с Шекспиром, например, я тоже не разговариваю по поводу его творчества)
-Но ведь Шекспир умер...
-Умер? во млин! опять опоздал...

Он писал мне стихи и никогда не говорил, что они посвящены мне.

Лишь однажды он сказал мне "я люблю тебя". В тот же день он сказал мне "прощай".

Я убью его. Однажды.

@музыка: Bryan Adams, You can`t take me

@настроение: убиться тапком

@темы: Ласточкино гнездо, И Дарт Вейдер плакал..., Замеченное

---

Когда-то я посвятил эту сказку девушке с океаном душевной силы и веселья в глазах.
Она была запредельно непонятна для меня своим оптимизмом и верой в то,
что все может получиться, стоит только по-настоящему захотеть.
Сейчас... я вспомнил об этой сказке потому, что как никогда захотелось согреться. Дурацкое лето.

Ангел у правого плеча что-то настойчиво бормотал, но она лишь отмахивалась от его тяжести, настойчиво пробираясь по струям дождя к центру долины. Дождь был теплым, и она скользила по его поверхности, быстро и не останавливаясь ни на минуту. Ангел тяжко вздыхал, терпеливо снося удары ветра по своему кукольному личику, вымокшую одежду и скорость, которую его ангельское терпение никак не понимало в людях. Девочка резко остановилась, Ангел чуть было не слетел с ее плеча.
Его обиде не было предела, он даже не стал оглядываться, а надуто стянул сапожок и вылил из него воду, серебристым бисером окатившую ее платье.
В центре поляны росло дерево. Старое. Огромное. Раскидистое. Девочка молча смотрела на него, не замечая ливня и пыхтения Ангела на своем плече. Медленно она подошла к гиганту, коснулась подрагивающими пальцами его коры.
-Теплая.
-Да-да, ради этого мы так неслись?
-Неужели ты не чувствуешь этого?
-Чего?! – Ангел был слишком поглощен выпрямлением завитков своих волос.
-В нашем мире сотни дней идет дождь, и только тепло этого дерева согревает всех нас.
Ангел взбодрился. Он страсть как любил сказки, которые рассказывала ему девочка, и уже приготовился выслушать очередную. Под огромными листьями ясеня дождя почти не ощущалось, лишь редкие капли слезинками скатывались на сухую все еще землю. Девочка опустилась к корням дерева, прижалась спиной к светлому его стволу и тихо вздохнула, прикрыв глаза. На секунду Ангелу показалось, что девочка знает так много, как ему и не снилось. И не девочка она вовсе, а старая-старая лесная фея, оберегающая всех и вся от стуж, жара и ветра.
«Что за чушь! Я знаю ее с рождения, а это всего 13 лет. Привидится же такое!»- подумал Ангел и чуть подергал девочку за прядь волос.
-Эй, но разве дерево может согревать всю долину? Оно хоть и большое, но всего одно.
-Оно не просто большое, оно огромное. Но согревает оно всех нас не потому, что у него миллион ветвей и ствол его не обнять и троим, а потому что душа этого ясеня самая светлая в мире.
-Душа…- Ангел задумался. – Я знаю все о душах людей, но о душах деревьев я как-то не помышлял.
-И зря. Много лет назад, когда еще не было дождя, люди приходили к этому ясеню, поклонялись ему, как проводнику всего самого доброго в жизни. Тогда у ясеня не было души, он просто был высок и красив, и людям казалось, что это выражает что-то важное, им недоступное. Они повязывали на его ветви ленточки, шептали ему свои сокровенные желания, вкладывали крупицы своих сердец в жизнь этого дерева. И каждая из этих маленьких частичек никуда не пропадала, но сливалась в один большой поток любви, который и дал душу этим ветвям, стволу и листьям. Конечно, ясень не мог выполнить ни одного из загаданных человеческих желаний, но вера, которую он давал людям, позволяла тем творить свою судьбу, а душа ясеня радовалась и улыбалась всем, кто приходил к нему с благодарностью. Он не мог сказать: «Благодарите себя», он лишь молча касался своими ветвями счастливых лиц. И вот когда начался дождь, люди перестали приходить к дереву, они боялись непогоды, боялись холода, боялись, что чем-то прогневали старое дерево. Ясень остался совсем один, он никак не мог понять, куда же пропали все эти улыбки и веселые песни, которые он так любил слушать на заре. Душа дерева обеспокоилась судьбой людей, она болела за каждого старика и ребенка, и вместе с этой болью в долину полилось тепло сердца дерева, согревая, успокаивая, баюкая. Люди чувствуют это тепло и по сей день, но по-прежнему бояться приходить.
-Но послушай, - Ангел обеспокоено ерзал на плече девочки. – Если люди перестали приходить сюда, то рано или поздно душа дерева исчезнет, растратиться на тепло, и мы больше не сможем ею греться, потому что она не наполняется снова. – Продрогшие пальчики ангела погладили кору и тут же согрелись.
-Нет, этого не случится.
-Но как же..?
-Потому что мы с тобой здесь, и нашими с тобой голосами наполняется дерево, оно становится только сильнее, но не только поэтому.
-А почему же еще? – Ангел был в недоумении.
-А потому что, отдавая так много души, нельзя ее лишиться. Несмотря на то, что люди перестали повязывать ленты, ясень все равно любит каждого из нас, и в этой любви, отдавая себя, он лишь развивает свою душу, растет. Посмотри, как много новых листиков у него появилось. И пусть он не может прекратить дождь, он может согреть всю долину силой своей веры, силой своей души, а оттого, что он делает это совершенно бескорыстно, тепла в нем становится только больше и больше.
Ангел коротко вздохнул и улыбнулся:
-Хорошо, что у нас есть это дерево. – Теплая ладошка зеленого листа коснулась ангельской щечки. Девочка грела спинку о ствол ясеня и улыбалась:
-Хорошо, что у этого дерева такая душа.

@темы: Писательство

---

Кто-то проголодался?

Не удержался от хохота. Приятная ночная находка.

@темы: Замеченное

---

Зеленое и красное

Ветер черный. Чай в стакане
Остывающий...
На грани
Ноты с пульсом,
Ночи с утром
Сквозь туман пробились звезды.
Можжевельник лабиринтом
Проложил тропу
На красной
Нитке вен моих к удару
Сердца дикого, больного.
Сквозь толчок,
Как бритва, раня,
Лента в узел заплетется
Вкруг души неровно сшитой,
Привязав ее ко взгляду
Глаз сжигающих напротив.
Рифмой белой выбиваю,
Гравирую этот вечер,
Чтобы ты со мной остался...
Чай остывший. Черный ветер.

@настроение: омг

@темы: Стихи

---

Сказка о запретном Озере

Был Мната с детства умен и любопытен, любил слушать вечерами сказания, замирал,погружаясь в седые предания,
и все мечтал, что однажды под вечер и с ним приключится волшебная история...

«Никогда не гляди в воды Озера.
Взгляды русалок растворены в омуте, они утянут тебя к самому дну и никогда не отпустят обратно».

Слова эти он помнил с детства, с того самого осеннего дня, когда Дед увидел мальчишку, склонившимся к воде.
Деду было невдомек, как хороши красные листья, усыпавшие зеркальную поверхность воды,
а Мната видел, как неровной строчкой выкладываются листья в причудливые, тогда еще ему незнакомые знаки,
и он плакал, оставляя алые шелковые от влаги росписи.

Помнил, но никогда не мог поверить, что в столь красивом Озере заключено настоящее зло:
как столь прекрасное может быть столь несправедливым?
С детства запомнил он и шепотки, которыми провожали в деревне бабку-знахарку, которая одна лишь
ловила в Озере рыбу да собирала по берегу коренья трав для своих отваров. Помнил и всегда опускал взгляд,
как только приближалась старуха-колдунья.
Заветами была полна его жизнь, с самого рождения Мнаты оберегаемый предками и оловянными фигурками богов
мир его был спокоен. Изредка щемило что-то в груди, только можно ли думать о таком юноше, внуку старейшины,
должно ли видеть в редких грезах воды Озера да покачивающиеся на волнах опавшие листья?
-Грустен ты, парень. – Вздрогнул. Костлявая рука с длинной ладонью и пальцами, унизанными медными кольцами,
с силой сжимала его рукав, а пытливые зеленые глаза всматривались в лицо. Никогда не видел он глаз знахарки,
растерялся и не сразу нашелся. – Знаю, знаю, чего ждешь, все вижу. Пойдем со мной.
И столько силы было в ровном и тихом голосе, что не удержался Мната и очнулся лишь у входа в невысокую избушку,
да и то лишь потому, что властное «Стой здесь!» его остановило.
-Вот, возьми. – В ладонь легли сухие веточки, сплетенные красной нитью с кружевом мха. – Пойдешь на рассвете к Озеру,
опустишь в воду, взглядом проводишь и все-все узнаешь.
-Как же к Озеру? - Собрался было возразить юноша.
-К нему самому, тропкой-тропкой и дойдешь. – Старуха подталкивала его в спину, уже выпроваживая за ворота.
Сжимая ветхий дар в пальцах, парень шел к Озеру. С каждым шагом все ближе сомнения, с каждым вдохом
все ощутимее запрет, вложенный в душу с детства. Десяток раз разворачивался он, делал несколько шагов
и снова возвращался на тропинку вместе со всполохами воспоминаний о красной тесьме, выложенной в воде листьями.
«Неужели углядела ведьма то, что я сам не увидел? Неужели почувствовала бессонные ночи, залегшие у сердца?
А что, коли утянут на дно, да не русалки, а страх да заветы дедовы? Мне ли бояться сказок извечных?
Но не в них ли сердце мира заключается? А не в сердце ли каждого мир?»
Не заметив дороги, дошел Мната до берегов Озера, чуть тронутых нитями первых солнечных лучей.
Скользнул взглядом по глади воды, вобрал в легкие воздуха и опустил связку трав в воду.
Ветром поднявшимся разметало светлые волосы. Издалека донесся запах меда и подсыхающей ржи.
Теплая ладошка коснулась руки юноши. -Ты ли тот, завещанный? – Личико девочки усыпано веснушками,
а глазенки недоверчивые.- Рыбачка прислала?
-Она.
-Не осыпались еще листья, не рано ли? – Девчушка напряженно вглядывалась в каменистое дно озера.
Он уже начал ощущать утреннее тепло на щеках, когда она снова заговорила. – Давно это было. Не упомнит и дед твой.
Заплутала в этих лесах дочь Лета, никак не могла дорогу к дому найти. Звала она на помощь, да никто не откликнулся.
Загрустила дочь Лета, полились из глаз ее слезы, они и наполнили это озеро.
По отблеску солнечному от глади воды и нашел отец потерявшуюся. Торопилась девица домой, обронила ленту,
которая и стала тропинкой к этому месту. Многие люди проходили по ней, дивились на Озеро, селения по берегам строили.
Только сварлива была дочь Лета, стало жаль ей своих слез. Кленовыми листьями закляла она озеро,
чтобы утянуло оно каждого в воды смотрящего на дно, дабы не потешались над горем девушки любопытные. Сказала лишь,
что однажды ранней осенью юноша с глазами цвета камня, смирив годы и предания людские, выпишет на воде имя,
лишь ему известное, и освободит воды Озера.
Удивленно смотрел Мната на рассказчицу:
-Но почему именно мне открылись тайны эти?
Девочка прищурилась, хитро глядя зелеными и совсем не детскими глазами:
-Потому что только ты так искренне верил. Потому что твоя вера зародила свет. Потому что в твоем сердце
красота победила неволю. Потому что никто не разглядел в листве знака, а ты своей же свободой освободил истинное.
Долго смотрел он в детское лицо, считая веснушки на курносом носу, а потом вошел в воду Озера, теплую, прозрачную,
опустил ладони на поверхность, гладя шелковые волны, быстрым взмахом руки вывел памятные знаки на поверхности воды
и задохнулся под новым порывом ветра.
Очнулся Мната на закате. Мягко что-то нашептывали, набегая на берег, волны Озера.
Ни души вокруг, лишь опадающие на воду листья и доносимое ветром отдаленное пение.
Поднявшись, юноша направился к деревне, не чувствуя более иглы тревоги, так верно прошивавшей его сердце с детства.
На подходе к околице его встретила знахарка:
-Слыхал, голубчик, радость-то какая?!
-Какая?
-Нечто не слышал? – на удивление голос колдуньи дрожал, а глаза были полны старческой мути. - Где ж ты
так долго бродил? Заплутаешь так, дурачок!
-Так ведь ты сама…
-Что сама? Что сама? Вот ведь олух! Ходят где-то, бродят… а у нас тут диво!
-Да что же случилось?
Они уже входили в деревню.
-Озеро-то всех пленников своих отдало, все до единого вернулись, живехонькие, праздник у нас, проклятье, видать, снято.
Смилостивилась дочь Лета. Не был ли в тех краях, не слыхал ли чего? – быстрой молнией лукавый
зеленый взгляд метнулся к темным глазам. Он улыбнулся:
-Ничего не слышал, бабушка, не был там.
-Вот как, вот как…- Бабка скрылась за калиткой своего двора.
Из-за кустов калины донесся тихий смех, провожающий парня к дому, да мелькнуло между ветвей веснушчатое детское личико.

@темы: Писательство

---

Спустя три минуты

Все-таки странный это зверь - лучший друг.
Изучил вдоль и поперек, все знает, даже лучше меня самого.
И пользуется, сволочь, пользуется этим. Рубит с плеча. Не примеряется. Раз - и нет иллюзии.
Только непонятно, чего в этом "раз" больше: волнения, любви или собственничества.

Мнительный, слишком мнительный я, добра ведь желает мне, а я все еще становлюсь в позу, каждый раз,
когда он говорит мне, что я не прав.
Выходит, и права на ошибку меня лишает. Хорошо ли это?

"Расправь плечи и - в новый день!"
Тебе легко сказать это. Мне принять это непросто. Непросто взять и перешагнуть через все свои попытки
хоть что-то исправить, хоть как-то забыть происходящее. Ты предлагаешь мне идти раз выбранным путем,
а я хочу свернуть на другую дорогу. Даже если она заведет меня в тупик, болото, логово бешеных ежиков -
я хочу пробовать. Может, кроличья нора выведет меня в Страну Чудес. А ты меня бережешь.
Слишком бережешь и говоришь, что это - не я, что от себя не убежишь. Ты прав, не убежишь,
но я не бегу от, я бегу к...
К тому, что какой-то дурак назвал "душевным покоем". Пункт прибытия обозначен мною так.
Ты же тоже туда хочешь. Только путь мне предлагаешь иной. А что если я не хочу того пути?
Ничего не смогу тебе доказать. Отказаться от доли справедливости в твоих словах тоже не смогу.

Опять положиться на время? А что еще остается, если сам я точно ни в чем сейчас не уверен.

@музыка: Ludovico Einaudi

@настроение: тяжковздошное

@темы: И Дарт Вейдер плакал...

---

Поиграю в нечто новое

А начну я со сказки, посвященной одному очень далекому теперь от меня человеку.
Я обещал ее ему очень давно, но смог выполнить обещание лишь теперь.
Жалею ли я о сроках? Сложно сказать. Точно знаю, что не жалею о написанном.

Правила теплым краем у берега моря добрая богиня.
Отводила она от людей боль и грусть, выслушивала опечаленных, оберегала сирот, согревала стариков,
но сильно было Зло, а богиня юна.
Не выдержало тело хранительницы, превратилось в камень, заточило душу в вечные оковы, спрятало сердце от жестокости.
Пытались люди вернуть богиню, да не нашли ни сил в себе, ни знания,
стали поклоняться хрупкому изваянию и ждать чуда, создавая легенды.

Холодным туманом смешиваются небо и вода. Серые буруны волн, спешащие к берегу,
где-то у края видимого мира сливаются в единое полотно с густыми лиловыми тучами,
сорванными ветром со скал по ту сторону моря.
Потемневшая от долгого знакомства с глубокой водой каменная гряда уходит далеко от берега в море.
У самого ее обрыва оберегаемый водными духами от рвущего воздух ветра и высокой весенней воды стоит покосившийся дом.
Давно уже никто не живет там. Пыльной дымкой укутана нехитрая мебель.
Неживым, отраженным от облаков светом, смотрят в море окна.

Когда-то в этом доме жил ловец жемчуга.
Он никогда не выходил из стен своей обители просто так, никогда не открывал путникам,
забредшим в надежде на тепло и приют, никогда не разговаривал с мясником в его лавке на главной площади.
Сплетнями была окутана вся его жизнь. Кто-то считал его колдуном, кто-то целителем,
кто-то лгуном или актером брошенного цирка. Никто не знал его прошлого, не пытался понять настоящего,
не знал откуда он пришел и каково его имя. Он же никогда никому ничего не объяснял, никого не боялся и ничего не просил.
Он сплетал в тонкие нити круглое перламутровое нутро раковин и провожал взглядом рассветы и закаты,
проскальзывающие за окнами его дома. В день новой Луны ловец медленным шагом проходил гряду и, миновав городские ворота, останавливался на главной площади. Подходившие к нему не были богатыми, не были успешными, не имели ученых степеней
и не пытались раскрыть его тайны, но в глазах их светилась надежда, которую лишь этот загадочный отшельник мог оправдать.
На шеи опускались тесемки бус, обвивали запястья хитро сплетенные браслеты,
ложились в ладони ровные кружки белоснежных жемчужин – и загорались новой верой глаза любивших несчастно,
и исцелялись раны и язвы, исчезали следы былых потерь. Жемчуг излечивал силой никому неизвестной -
а ловец уходил с восходящий луной в свою хижину и не возвращался до прихода новой.

Закрывая за собою дверь, он опускался на низкую скамью и долго молчал.
Глаза его наполнялись слезами по каждой царапине, полученной ребенком, по каждой несправедливой обиде,
по каждому незаслуженному вздоху, а еще – по собственному заветному, затаенному, никому не известному желанию,
с непреодолимой силой растущему с каждым приливом.
Соскальзывающие с ресниц слезы рассыпались черным жемчугом у ног отшельника.
Уже давно не могли они просто растаять в воздухе, высохнуть на обветренных щеках, служа вечным напоминанием о том,
что однажды сбудется, как только выйдет срок. Темные шарики, бережно хранимые, утратили счет,
а лунные дни все никак не кончались, не истончалась нить, плетущая черный жемчужный убор дивной красоты.

Прокалывая последней брошью со дна старой корзины тонкой ткани детское платьице, ловец вздрогнул от тихого шепота:
- А что же ты? Неужели никогда не излечивал сердце свое этим жемчугом?
Он поднял глаза, темные и полные тишины неизбежного, к лицу девочки.
- Нет.
- Отчего же, ведь стольких ты спас, а себе помочь не желаешь?
- Могу ли я? Столько еще не сделано.
- Как можешь ты помогать другим, когда себя не спасаешь? Не исцелиться мир, покуда целители будут болеть душою.
Долго молчал отшельник, вздохнул, коротко кивнул и покинул город.
Вернувшись, не опустился он на лавку у огня, не проводил искрящееся в воде солнце взглядом.
Ловил он на тонкие пальцы паутину черно-жемчужного плетения, скрытого ранее в незатейливой шкатулке, и молчал.

Ночью, когда волны замедлили свой бег и, тихо шурша, обступали дорожку к суше, он вышел из дому.
Путь его не был далек. Каменная дева спокойно глядела на ловца, приближавшегося, прячущего свои незатейливые дары.
Не дрогнули девичьи пальцы, не сдул ветер прядку волос, щекоча щеки.
Только пробежала по траве незамеченной тень, да разгорелись чуть ярче звездные точки.
Опустилось на плечи безжизненные ожерелье, тихим шепотом провожал его отшельник:
- Была ты светом этого мира, но и светом для одного единственного сердца.
Не приняла ты боли этого края, прими боль того, кто единственным любил тебя.
Каждая слеза моя – украшение для твоей души, потому что сердце твое давно красит всю мою жизнь.
Померкла, скрывшись за облаком, Луна, погружая поляну в темноту – в мгновение новым светом осиянную.
Улыбалась юная богиня, касаясь пальцами ниток жемчуга, глядела на любимого, забытого за годами разлуки странника.
- Ты пришел.
- Да.
- Ждал?
- Лишь укора ребенка, как было завещано.
- Справедлив ли он был?
- Иначе не стоял бы здесь.

Ранним утром проснулась девочка. Шла благодарить богиню за исцеление
да прятать у подножия дивной статуи, как повелось, жемчуг ловца.
Только не нашла она изваяния, лишь фиалковый цвет да открытую настежь дверь в доме на краю каменной гряды,
уходящей далеко в тихое, как никогда доселе, море.

@музыка: A-Ha

@настроение: смиренно-лирическое

@темы: Писательство