четверг, 20 декабря 2012
Твёрдая печенюшка
Прочел прогноз погоды. Ужаснулся. Прочел еще раз. Стало еще хуже. Это еще на неделю. И с понижением. Если, конечно, неделя будет... Вот как придет конец света! Мы все до смерти замерзнем. А что, уникальная система очистки планеты от человеческого элемента. Останутся только цветочки, хомяки и медведи. А мы вымерзем. Как динозавры. Прямо по Гегелю...
Твёрдая печенюшка
По прозрачным подструнным провинциям струится сизый дым непрошеных сожалений. По усталым вздохам измученных нот льется хмельная брага забытья. По скрещенным взглядам резких аккордов мчится невыносимая и легкая... Её имя не произносят здесь. Ей здесь молятся. Или молят о ней. Или. Или.
вторник, 18 декабря 2012
Твёрдая печенюшка
После трех ночей и двух дней в моей комнате как-то... внезапно пусто, чисто и адски холодно. Мне и странно это "внезапно" и пугающе. Кажется, мне начинает нравиться, а я еще не совсем понял, что именно. То ли шум, то ли постоянные "тише", то ли то, что меня греют. Греют и морозят, таща к друзьям, которых я знать не знаю. И я почему-то иду. А раньше бы отказался. Под более чем благовидным предлогом. И уже "рано вставать" не аргумент, и "раньше лечь" не вариант. И хочется в чертовы Теремки. И еще черт знает чего хочется. Я вообще нифига не понимаю, что происходит. Только странный ленточный браслет ношу не снимая. Что же это такое-то, а?..
суббота, 15 декабря 2012
Твёрдая печенюшка
Под Pentatonix обнаружил в себе уникальную возможность не засыпать, думать о трех вещах одновременно и находиться на грани медитации. Интересно, я скоро сойду с ума?
понедельник, 10 декабря 2012
Твёрдая печенюшка
Молоко льется по светофорам,
По фонарям,
По залысинам старых кленов,
Обездоленным потолкам...
Жизнь уже не та, что вчера,
И рифмы не те,
И слова не там,
Батарейная всюду жара
И тоска по тебе...
Пепел пляшет неловкие танцы
На дне подоконника...
Так бесполезно далеко
На небе дикая луна.
Шуршит листва
По октябрю.
Полынь-тоска.
По ногтю - лак,
В листы - графит,
А пепел в стол.
Фонарный свет
И капли в пол -
Наш разговор.
Я затушу табачный стон
В лай тех собак,
Что не уснут,
Пока луна
Нам светит так...
По фонарям,
По залысинам старых кленов,
Обездоленным потолкам...
Жизнь уже не та, что вчера,
И рифмы не те,
И слова не там,
Батарейная всюду жара
И тоска по тебе...
Пепел пляшет неловкие танцы
На дне подоконника...
Так бесполезно далеко
На небе дикая луна.
Шуршит листва
По октябрю.
Полынь-тоска.
По ногтю - лак,
В листы - графит,
А пепел в стол.
Фонарный свет
И капли в пол -
Наш разговор.
Я затушу табачный стон
В лай тех собак,
Что не уснут,
Пока луна
Нам светит так...
среда, 05 декабря 2012
Твёрдая печенюшка
Зина-Зина, боже-боже! Бухгалтерия настаивает на мартини, кое-кто из продавцов желает розового шампанского, некоторые выражают потребность в виски, а мне хочется сказать: "Да идите вы в жопу! Мне бы на подарки после конкурсов вам наскрести!" Ненавижу этот корпоратив. И сошел бы с ума, если бы не надежды на некоторую лиричность, которая может его сопровождать. Нужно же развлечение находить. Чувствую, что стану бесноватым до двадцать четвертого числа. Потом, глядишь, попустит. Присоединиться, что ли, к выбирающим водку?..
понедельник, 03 декабря 2012
Твёрдая печенюшка
Ты всего лишь снимаешь с чьих-то волос снежинку, а этот кто-то, может быть, абсолютно счастлив от растаявшего каплей прикосновения...
суббота, 01 декабря 2012
Твёрдая печенюшка
Что-то я по-дурацки снова стал верить в волшебство. Влюбиться, что ли...
среда, 28 ноября 2012
Твёрдая печенюшка
Иногда хочется сесть в последний троллейбус
И долго и нудно греметь до конечной,
Плетя нитку бус
И бездумную чушь
На коленке.
Смотреть на прохожих и черные дыры дворов,
Не рассчитывая
На помощь спасателей
От неумелых воров,
Что крадут потихоньку твой чай
В подгнивающем доме и плесени комнат,
Которые ты называл когда-то
Самостоятельной жизнью.
В троллейбусе пусто, почти как в тебе,
Это роднит вас
И тащит в депо.
Обратно пешком.
В подслеповатом тумане рассвета
Гремишь у дверей ключами.
«В Багдаде спокойно все».
Сами собой
Возвращаются
Мысли и галстук на шею,
Манжеты и кофе, любовница и сигареты.
И еще так далеко до минуты,
Когда можно сесть в последний троллейбус
И долго и нудно греметь до конечной…
И долго и нудно греметь до конечной,
Плетя нитку бус
И бездумную чушь
На коленке.
Смотреть на прохожих и черные дыры дворов,
Не рассчитывая
На помощь спасателей
От неумелых воров,
Что крадут потихоньку твой чай
В подгнивающем доме и плесени комнат,
Которые ты называл когда-то
Самостоятельной жизнью.
В троллейбусе пусто, почти как в тебе,
Это роднит вас
И тащит в депо.
Обратно пешком.
В подслеповатом тумане рассвета
Гремишь у дверей ключами.
«В Багдаде спокойно все».
Сами собой
Возвращаются
Мысли и галстук на шею,
Манжеты и кофе, любовница и сигареты.
И еще так далеко до минуты,
Когда можно сесть в последний троллейбус
И долго и нудно греметь до конечной…
вторник, 27 ноября 2012
Твёрдая печенюшка
Мне сегодня весь день мерещатся старые знакомые, которых по определению не может быть в Киеве. К чему бы это? А в магазине обсыпали рисом из порвавшегося пакета. Почувствовал себя молодоженом, повенчанным с шоколадным "Чудом". А это к чему?
воскресенье, 25 ноября 2012
Твёрдая печенюшка
Твёрдая печенюшка
Росомаха / The Wolverine (2013)
The Wolverine
боевик / фантастика – США
Актеры: Хью Джекман, Брайан Ти, Уилл Юн Ли
Режиссеры: Джеймс Мэнголд
Сценаристы: Марк Бомбэк, Кристофер МакКуорри, Крис Клэрмонт
Логан отправляется в Японию, где влюбляется в дочь главы клана Якудза. Ради любви Логану придется противостоять ее отцу Сингену, брату Самураю, наемнице Гадюке и другим опасным врагам.
Великолепно!
The Wolverine
боевик / фантастика – США
Актеры: Хью Джекман, Брайан Ти, Уилл Юн Ли
Режиссеры: Джеймс Мэнголд
Сценаристы: Марк Бомбэк, Кристофер МакКуорри, Крис Клэрмонт
Логан отправляется в Японию, где влюбляется в дочь главы клана Якудза. Ради любви Логану придется противостоять ее отцу Сингену, брату Самураю, наемнице Гадюке и другим опасным врагам.
Великолепно!

суббота, 24 ноября 2012
Твёрдая печенюшка
Прозрачен город.
Улицы хрустальны.
Ноябрится задиристый сквозняк.
И вы так по-онегински печальны: "Украла осень сердце..."
Березняк
Шуршит листвой по облачному небу,
Качает в хрупких пальцах хрипоту
Оглохшего,
Поверившего в негу
Бродяги,
Что молился на ветру.
Слепы рассветы и немы закаты.
Вы шепчете и каетесь в грехах так, словно в самой жизни
Виноваты...
Крыло.
Страница.
Перья.
Новый взмах.
Улицы хрустальны.
Ноябрится задиристый сквозняк.
И вы так по-онегински печальны: "Украла осень сердце..."
Березняк
Шуршит листвой по облачному небу,
Качает в хрупких пальцах хрипоту
Оглохшего,
Поверившего в негу
Бродяги,
Что молился на ветру.
Слепы рассветы и немы закаты.
Вы шепчете и каетесь в грехах так, словно в самой жизни
Виноваты...
Крыло.
Страница.
Перья.
Новый взмах.
четверг, 22 ноября 2012
Твёрдая печенюшка
А вы никогда не задумывались об этимологии названий лекарственных препаратов? Откуда берутся все эти дифлюканы, вольтарены, ацикловиры, винпоцетины, лоперамиды? Неужели какой-то чокнутый химик, изобретший формулу, восклицает: "О! Наконец-то! Это же кларитромицин!" или "О да! Мне все же удалось изобрести лазолван!" А может, существует группа креативщиков, которые собираются в пропахшей валерьяной комнате и изобретают: "Ларогексал! Энап! Флуконазол! Бепантен!" Хм-м-м...
понедельник, 12 ноября 2012
Твёрдая печенюшка
... по всяким разным вещам. Не без доли нездорового сарказма, но все же страдания. В кои веки я вообще решился на то, чтобы насытить свой без сомнения элегантно пустой дневник чем-то "про себя". Должно быть, осознание "в отпуске" на меня так действует. Итак...
Я в отпуске. Признаться, не верил, что доживу до этого светлого дня. По большому счету я отдыхаю уже третий день, но выходные не считаются. Доотпускное время в компании пролетело незаметно: неделя - раз и нет, раз - и нет. Не успевал замечать дни. Совсем зарылся в работу. Мало с кем говорил, мало что писал, кажется, даже думал мало. Жил себе и жил. Вернее, работал себе и работал. С переменным успехом, но все же. И вот теперь отпуск. Мечтал об этой неделе, кажется, месяц. Последние среда, четверг, пятница - на износ. И вот я в счастливом понедельнике... разбуженный в 9 утра звонком одной из кандидаток. Техническая поддержка сократилась у айтишников до "ТП". Не могу спокойно смотреть на их отчеты с упоминанием "кандидатов на вакансию ТП", если вы понимаете, о чем я. Так вот, не отпускает работка любимая, не отпускает.
Вот почему-то писательство сидит где-то в глубинах моего вдохновения и не отсвечивает. Почему работка так не может, не понимаю. К слову о... Забыл, когда в последний раз серьезно так писал: все время какие-то крохотульки на пару часов, а то и минут. Может, у меня гигантомания, но я такие сказки не воспринимаю. Должно быть, они за это на меня обижаются. И теперь вовсе не пишутся никакие. Или я просто лентяй, не умеющий сочетать работу и творчество в одном дне. Иной раз мне даже процесс набора чего-то на клавиатуре кажется утомительным. Что должно радовать как свидетельство отсутствия у меня графомании. Или не радовать как свидетельство бесполезно растрачиваемого времени.
О да, бесполезно тратить время я умею. Ведь вместо рассказа очередного я могу убить вечер на, допустим, просмотр чего-то вроде "Президент Линкольн: охотник на вампиров". Зрелище феерическое в своей бредовости, но я героически его "съел". Линкольн, каким некоторые из нас привыкли его видеть на банкнотах определенного достоинства, носится по горящему железнодорожному мосту с топором (серебряное лезвие, господа, это вам не шутки) и мочит упырей. А как вы думали, все было на самом деле? Конечно, армии юга - это вампиры! Гражданская война - суровое поле боя света и тьмы. (Что-то мне Лукьяненко пахнуло) Как бы там ни было, я это посмотрел. И много еще чего в таком же духе. А лучше бы писал, говорит мне мерзкое Атятя внутри. Но его выгоняю - и смотрю бредовые страшилки. Не быть мне великим, ох не быть.
Что еще? Осень. Снега хочется, хоть немного, на один денечек. Не знаю, почему. Хочется, чтобы телефоны не звонили и сигареты не кончались. Чтобы каждый день не был похож на предыдущий. Чтобы нашлись настроения для того, чтобы что-то сваять прекрасное, ведь кто, если не я?.. И кофе. Кофе - это вещь. И люди. В небольшом количестве. Мечты...
Я в отпуске. Признаться, не верил, что доживу до этого светлого дня. По большому счету я отдыхаю уже третий день, но выходные не считаются. Доотпускное время в компании пролетело незаметно: неделя - раз и нет, раз - и нет. Не успевал замечать дни. Совсем зарылся в работу. Мало с кем говорил, мало что писал, кажется, даже думал мало. Жил себе и жил. Вернее, работал себе и работал. С переменным успехом, но все же. И вот теперь отпуск. Мечтал об этой неделе, кажется, месяц. Последние среда, четверг, пятница - на износ. И вот я в счастливом понедельнике... разбуженный в 9 утра звонком одной из кандидаток. Техническая поддержка сократилась у айтишников до "ТП". Не могу спокойно смотреть на их отчеты с упоминанием "кандидатов на вакансию ТП", если вы понимаете, о чем я. Так вот, не отпускает работка любимая, не отпускает.
Вот почему-то писательство сидит где-то в глубинах моего вдохновения и не отсвечивает. Почему работка так не может, не понимаю. К слову о... Забыл, когда в последний раз серьезно так писал: все время какие-то крохотульки на пару часов, а то и минут. Может, у меня гигантомания, но я такие сказки не воспринимаю. Должно быть, они за это на меня обижаются. И теперь вовсе не пишутся никакие. Или я просто лентяй, не умеющий сочетать работу и творчество в одном дне. Иной раз мне даже процесс набора чего-то на клавиатуре кажется утомительным. Что должно радовать как свидетельство отсутствия у меня графомании. Или не радовать как свидетельство бесполезно растрачиваемого времени.
О да, бесполезно тратить время я умею. Ведь вместо рассказа очередного я могу убить вечер на, допустим, просмотр чего-то вроде "Президент Линкольн: охотник на вампиров". Зрелище феерическое в своей бредовости, но я героически его "съел". Линкольн, каким некоторые из нас привыкли его видеть на банкнотах определенного достоинства, носится по горящему железнодорожному мосту с топором (серебряное лезвие, господа, это вам не шутки) и мочит упырей. А как вы думали, все было на самом деле? Конечно, армии юга - это вампиры! Гражданская война - суровое поле боя света и тьмы. (Что-то мне Лукьяненко пахнуло) Как бы там ни было, я это посмотрел. И много еще чего в таком же духе. А лучше бы писал, говорит мне мерзкое Атятя внутри. Но его выгоняю - и смотрю бредовые страшилки. Не быть мне великим, ох не быть.
Что еще? Осень. Снега хочется, хоть немного, на один денечек. Не знаю, почему. Хочется, чтобы телефоны не звонили и сигареты не кончались. Чтобы каждый день не был похож на предыдущий. Чтобы нашлись настроения для того, чтобы что-то сваять прекрасное, ведь кто, если не я?.. И кофе. Кофе - это вещь. И люди. В небольшом количестве. Мечты...
воскресенье, 11 ноября 2012
Твёрдая печенюшка
Мы живем через реку. Через асфальтированную реку трассы. И ходим друг к другу по подвесному мосту пешеходного перехода по взмаху крыльев красной и зеленой птиц.
воскресенье, 04 ноября 2012
Твёрдая печенюшка
По-моему, это творение должно войти в список лучших песен мира.
воскресенье, 28 октября 2012
Твёрдая печенюшка
Болезнь Елены проявилась внезапно. Ничего не предвещало, что однажды вечером она схватит со стола вазу с цветами и запустит в стену. Ошарашенная Анна почему-то даже не взглянула на дочь, ее будто загипнотизировало расползающееся по стене темное пятно. Оно напомнило Анне тень пошатывающегося военного. Тень плыла, лилась на пол в оглушающей тишине, а потом раздался сумасшедший смех. Анна вздрогнула, бросилась подбирать осколки: розовые лепестки походили на аквариумных рыбок, выброшенных на воздух. Анна никак не могла смотреть на дочь. Словно что-то отталкивало от родного лица: пятно, осколки, лужа воды, сломанные розы и смех, бьющийся о стены маленькой комнатки. Истерическая выходка! Что это с ней?
Елена хохотала так безумно, что Анна не выдержала, взглянула все-таки на дочь, такую тихую в последние дни, — и ужаснулась. Перекошенное ненавистью лицо уже ничем не походило на лицо ее девочки. Семнадцатилетие будто растекалось воском по нему, оставляя только… Да ничего не осталось: перекошенная гримаса, пустые бегающие глаза, острый нос и губы тонкие, нервные, подергивающиеся. Леночка обнимала себя за плечи, покачивалась и хохотала в страхе и холоде, наполнивших комнату.
— Лена, Леночка, ты чего? — Анна аккуратно отложила одну из роз, подошла к дочери, попыталась поймать ее лицо в ладони. — Лена, с ума сошла, что ли?
Дочь никак не реагировала, тупо смотрела по сторонам, будто не узнавая ничего, пальцы сильнее впивались в плечи. Анна потрясла обмякшее тело.
— Лена, Лен…
Анна бросилась в прихожую к телефону.
Что случилось с дочерью, Анна так и не поняла до конца. Врачи говорили что-то о генетической предрасположенности: бабка Елены была шизофреником, о критическом возрасте, о стрессе, тромбах, необратимых изменениях сознания, а Анна, день за днем стоявшая под окнами больницы, судорожно перебирала в памяти каждую минутку жизни дочери, о которой знала или могла догадываться. Что привело к темноте? Какой еще стресс: девочка всегда была умницей, экзамены не нервировали, а радовали ее… Мальчик, может быть. Леночка, ты, что же, влюбилась в кого-то, а матери не сказала?.. Как же так? Как же… Дурной сон или кино какое-то.
Соседи сочувствовали. Весть о том, что Ленка из сто второй сошла с ума, мгновенно разнеслась по хрущевке. Баба Валя как-то напекла пирогов, но Анна не пустила ее на порог. Дворник качал головой, когда Анна, за месяц словно на двадцать лет постаревшая, сутулая, неопрятная, проходила мимо с сумками, полными курицы и апельсинов: почему-то только их Елена и ела.
По ночам Анне снилась влажная тень, каплями воды скользящая по стене. Тень приближалась и хохотала. Анна вскакивала, но боялась включать свет, опасаясь обнаружить незваного гостя на стене у изголовья.
Квартира приходила в запустение, перестали витать запахи еды и смех доносился только в те редкие моменты, когда Анна включала телевизор. Голубой экран пытался рассмешить, зрительный зал аплодировал, а Анне казалось, что это весь мир сошел с ума и валится в хохочущую глотку ада, даже не замечая этого.
Надежды с каждой неделей становилось все меньше, а страха — все больше. Анна строила и строила в уме уравнения, которые объяснили бы происходящее с дочерью, но все чаще знак равенства рассыпался воспоминанием о черных кругах под глазами дочери, о мечущейся в потемках душе.
«Почему не я? — думала Анна. — Почему не мне, а ей приходится выносить это? Ведь я же ее родила, я ей передала что-то страшное. Я виновата. Виновата. Господи, отдай это мне. Отдай. Оставь девочке жизнь. Она же отличница. Она же добрая. Она же… А что я? Мне осталось только… Хоть бы раз посмотреть еще, как она улыбается. Виновата. Забери мой ум, а ей верни. Я виновата… Я».
Мысли вились и путались. Анна забывала, какой сегодня день. Бывало, что утро и вечер смешивались и она дважды приходила в больницу. Стояла у окошка гардероба и не понимала, почему ее гонят. Как — девять вечера? Вечер, утро, серый день у лотка с сияющими апельсинами, бессонная ночь в кошмаре. Все смешалось. Неизменной оставалась только навязчивая молитва-плач: «Отдай мне ее боль, верни девочке свет, забери ее мрак, отдай мне, ведь это я во всем виновата».
Пылью покрывалась квартира, в открытое окно ссыпались осиновые листья, вещи грудой скапливались у стиральной машины. Анна бессмысленно смотрела в мутное зеркало недель. Она задыхалась при долгой ходьбе, ломала ногти и забывала их подпиливать, застывала с расческой в руках и откладывала ее, так и не причесавшись. С работы она ушла давно. Или вчера. Никак не могла припомнить, когда в последний раз открывала тетради учеников. Еженедельный поход в ломбард за углом стал почти ритуалом, как и ежедневный запах больничных стен.
Анна уже не осознавала того, что говорит ей доктор. Она только смотрела на дочь и не смахивала слез. А Елене день ото дня становилось лучше. Врачи уверенно качали головами: полгода усиленного лечения, лучшие лекарственные препараты все же сделали свое дело — еще одна работа для журнала «Психиатрия» будет опубликована в декабре.
— Мама, — Елена сжала руку плачущей тихо Анны. — Мама, мне хорошо. Посмотри на меня, мама.
Анна поднимала на дочь пустые глаза. Ей мерещилось, что дочь улыбается. Она тут же смахивала с себя наваждение и погружалась в темноту отчаяния.
— Доченька моя, доченька, мама во всем виновата. Во всем виновата. Ты поправишься, — Анна видела перекошенное пустым хохотом лицо Леночки, а Лена сжимала руку матери и молчала.
Оглушительно громко лязгнул замок в прихожей. Кто-то пришел. Наверное, тень пришла за ней, чтобы вернуть дочери жизнь. Анна даже не открыла глаза, не пошевелилась. Сегодня ей особенно сложно было двигаться и думать. В мыслях стоял плотный туман, как и предыдущие две недели. Или три? Календарные листки с рецептами. Старые кастрюли похожи на стволы сосен: кора — гарь. Пахнет костром. Дым. В детстве так вкусно дышится дымом. А какой нынче год? Бабушка смеется и обсыпает себя стружками…
— Мама… — Лена остановилась на пороге комнаты. Исхудавшая, простывшая Лена месяц не видела матери, та не приходила почему-то в больницу. — Мам…
Елена осторожно перешагнула через стопку журналов, зажгла свет, сдавленно охнула: завернутая в засаленный платок на диване лежала Анна, не двигалась, неровно дышала.
— Мама, мамочка, — Елена присела возле дивана, взяла мать за руку, — тебе плохо, мама? Ты спишь?
Анна не отвечала. Голоса сливались в монотонный шум. Кто говорит ей?
— Бабушка смеется. Синий свет. Свет такой синий. Плещется. Апельсинчики… Да-а-а. Дочка вернется. Вернется… Господи. Виновата… — и Анна рассмеялась, жутко и тихо рассмеялась, не открывая глаз.
Елена вскочила и бросилась к телефону.
Анна умерла в ту минуту, когда Елена споласкивала пыльные тряпки. Оставалось только полить цветы, когда зазвонил телефон. Елена молча кивала, а потом долго слушала отрывистые гудки, пока обезличенный голос врача не перестал звучать в голове. Затем она аккуратно обтерла трубку от пыли, зачем-то хихикнула, опустилась на колени и прошептала:
— За что же это ей, а не мне, Господи, ведь это я виновата. Я виновата. Виновата.
Стекающая по шторе тень покачнулась и подползла ближе.
Елена хохотала так безумно, что Анна не выдержала, взглянула все-таки на дочь, такую тихую в последние дни, — и ужаснулась. Перекошенное ненавистью лицо уже ничем не походило на лицо ее девочки. Семнадцатилетие будто растекалось воском по нему, оставляя только… Да ничего не осталось: перекошенная гримаса, пустые бегающие глаза, острый нос и губы тонкие, нервные, подергивающиеся. Леночка обнимала себя за плечи, покачивалась и хохотала в страхе и холоде, наполнивших комнату.
— Лена, Леночка, ты чего? — Анна аккуратно отложила одну из роз, подошла к дочери, попыталась поймать ее лицо в ладони. — Лена, с ума сошла, что ли?
Дочь никак не реагировала, тупо смотрела по сторонам, будто не узнавая ничего, пальцы сильнее впивались в плечи. Анна потрясла обмякшее тело.
— Лена, Лен…
Анна бросилась в прихожую к телефону.
Что случилось с дочерью, Анна так и не поняла до конца. Врачи говорили что-то о генетической предрасположенности: бабка Елены была шизофреником, о критическом возрасте, о стрессе, тромбах, необратимых изменениях сознания, а Анна, день за днем стоявшая под окнами больницы, судорожно перебирала в памяти каждую минутку жизни дочери, о которой знала или могла догадываться. Что привело к темноте? Какой еще стресс: девочка всегда была умницей, экзамены не нервировали, а радовали ее… Мальчик, может быть. Леночка, ты, что же, влюбилась в кого-то, а матери не сказала?.. Как же так? Как же… Дурной сон или кино какое-то.
Соседи сочувствовали. Весть о том, что Ленка из сто второй сошла с ума, мгновенно разнеслась по хрущевке. Баба Валя как-то напекла пирогов, но Анна не пустила ее на порог. Дворник качал головой, когда Анна, за месяц словно на двадцать лет постаревшая, сутулая, неопрятная, проходила мимо с сумками, полными курицы и апельсинов: почему-то только их Елена и ела.
По ночам Анне снилась влажная тень, каплями воды скользящая по стене. Тень приближалась и хохотала. Анна вскакивала, но боялась включать свет, опасаясь обнаружить незваного гостя на стене у изголовья.
Квартира приходила в запустение, перестали витать запахи еды и смех доносился только в те редкие моменты, когда Анна включала телевизор. Голубой экран пытался рассмешить, зрительный зал аплодировал, а Анне казалось, что это весь мир сошел с ума и валится в хохочущую глотку ада, даже не замечая этого.
Надежды с каждой неделей становилось все меньше, а страха — все больше. Анна строила и строила в уме уравнения, которые объяснили бы происходящее с дочерью, но все чаще знак равенства рассыпался воспоминанием о черных кругах под глазами дочери, о мечущейся в потемках душе.
«Почему не я? — думала Анна. — Почему не мне, а ей приходится выносить это? Ведь я же ее родила, я ей передала что-то страшное. Я виновата. Виновата. Господи, отдай это мне. Отдай. Оставь девочке жизнь. Она же отличница. Она же добрая. Она же… А что я? Мне осталось только… Хоть бы раз посмотреть еще, как она улыбается. Виновата. Забери мой ум, а ей верни. Я виновата… Я».
Мысли вились и путались. Анна забывала, какой сегодня день. Бывало, что утро и вечер смешивались и она дважды приходила в больницу. Стояла у окошка гардероба и не понимала, почему ее гонят. Как — девять вечера? Вечер, утро, серый день у лотка с сияющими апельсинами, бессонная ночь в кошмаре. Все смешалось. Неизменной оставалась только навязчивая молитва-плач: «Отдай мне ее боль, верни девочке свет, забери ее мрак, отдай мне, ведь это я во всем виновата».
Пылью покрывалась квартира, в открытое окно ссыпались осиновые листья, вещи грудой скапливались у стиральной машины. Анна бессмысленно смотрела в мутное зеркало недель. Она задыхалась при долгой ходьбе, ломала ногти и забывала их подпиливать, застывала с расческой в руках и откладывала ее, так и не причесавшись. С работы она ушла давно. Или вчера. Никак не могла припомнить, когда в последний раз открывала тетради учеников. Еженедельный поход в ломбард за углом стал почти ритуалом, как и ежедневный запах больничных стен.
Анна уже не осознавала того, что говорит ей доктор. Она только смотрела на дочь и не смахивала слез. А Елене день ото дня становилось лучше. Врачи уверенно качали головами: полгода усиленного лечения, лучшие лекарственные препараты все же сделали свое дело — еще одна работа для журнала «Психиатрия» будет опубликована в декабре.
— Мама, — Елена сжала руку плачущей тихо Анны. — Мама, мне хорошо. Посмотри на меня, мама.
Анна поднимала на дочь пустые глаза. Ей мерещилось, что дочь улыбается. Она тут же смахивала с себя наваждение и погружалась в темноту отчаяния.
— Доченька моя, доченька, мама во всем виновата. Во всем виновата. Ты поправишься, — Анна видела перекошенное пустым хохотом лицо Леночки, а Лена сжимала руку матери и молчала.
Оглушительно громко лязгнул замок в прихожей. Кто-то пришел. Наверное, тень пришла за ней, чтобы вернуть дочери жизнь. Анна даже не открыла глаза, не пошевелилась. Сегодня ей особенно сложно было двигаться и думать. В мыслях стоял плотный туман, как и предыдущие две недели. Или три? Календарные листки с рецептами. Старые кастрюли похожи на стволы сосен: кора — гарь. Пахнет костром. Дым. В детстве так вкусно дышится дымом. А какой нынче год? Бабушка смеется и обсыпает себя стружками…
— Мама… — Лена остановилась на пороге комнаты. Исхудавшая, простывшая Лена месяц не видела матери, та не приходила почему-то в больницу. — Мам…
Елена осторожно перешагнула через стопку журналов, зажгла свет, сдавленно охнула: завернутая в засаленный платок на диване лежала Анна, не двигалась, неровно дышала.
— Мама, мамочка, — Елена присела возле дивана, взяла мать за руку, — тебе плохо, мама? Ты спишь?
Анна не отвечала. Голоса сливались в монотонный шум. Кто говорит ей?
— Бабушка смеется. Синий свет. Свет такой синий. Плещется. Апельсинчики… Да-а-а. Дочка вернется. Вернется… Господи. Виновата… — и Анна рассмеялась, жутко и тихо рассмеялась, не открывая глаз.
Елена вскочила и бросилась к телефону.
Анна умерла в ту минуту, когда Елена споласкивала пыльные тряпки. Оставалось только полить цветы, когда зазвонил телефон. Елена молча кивала, а потом долго слушала отрывистые гудки, пока обезличенный голос врача не перестал звучать в голове. Затем она аккуратно обтерла трубку от пыли, зачем-то хихикнула, опустилась на колени и прошептала:
— За что же это ей, а не мне, Господи, ведь это я виновата. Я виновата. Виновата.
Стекающая по шторе тень покачнулась и подползла ближе.
Твёрдая печенюшка
Мой Александр Иванович в день выборов впал в тугую тоску по родине и едко шутит:
- Где живут украинцы?
- В эмиграции.
- А кто же живет в Украине?
- Хохлы.
- Где живут украинцы?
- В эмиграции.
- А кто же живет в Украине?
- Хохлы.
Твёрдая печенюшка
Лемуры победили панд в моем сердце.
Во всяком случае пока я смотрю это видео.
Во всяком случае пока я смотрю это видео.